Голосование пользователя

Могильный холод заполнил зал, на этот раз явственно. Расползлась стремительно сеть серебристого инея. Застыли ледяными изваяниями рыцари Морвана второго.
Пленка изморози вцепилась в туфлю Ульриха, вскарабкалась выше, выше. Отнялись ноги.
Красавчик успел еще раз замахнуться мечом, прежде чем лед сковал руки, захлестнул горло, заморозил распахнутый в крике рот. Ледяная корочка заволокла глаза.
Последним проблеском сознания Ульрих успел отметить, что вовсе не чувствует холода - наоборот, стало тепло и спокойно.
А затем он уже не чувствовал ничего.

Леопольд

Разрядив пистоль, наблюдаешь, как Счастливчик Лютер фехтует с чудовищем. Вернее, фехтует только Лютер. А чудовище идёт на него, расшвыривая по дороге рыцарей и деревянных стражей, как пьяница табуретки. Казалось, он был далеко, такой неповоротливый. Но вмиг оказался близко. Он опустил на тебя тяжёлую, как наковальня, ладонь с длинными пальцами-когтями.

Вы не можете просматривать этот пост!

Общее

Унгария. Земля дубовых рощ на западе, простора степей на востоке. С севера на юг течёт величественная Дунау. Над озёрами взмывают стаи редких птиц, в лесах резвятся кабаны, и замирают, глядя на человека, сказочные олени.

Человек, замирающий напротив таких оленей с луком, вышел, однако, не из сказки: это злодей, браконьер. От голода... Нет. От душевной злобы и дикости он совершает здесь правонарушение - под сенью леса, от века доброй ко всем бандитам, дикарям, мятежникам, протестантам, антилоялистам.

Вы пробираетесь лесной тропой, стараясь не шуметь - красивые и цветные, жёлтые и красные, похожие на диковинных птиц. Граф Томаш пожаловался барону Шоломону, а барон Шоломон пожаловался королю Морвану II, что браконьеры потеряли страх и организовали тут настоящее производство: уже не одиночки, а целая браконьеровая мануфактура. Король Морван пожаловался вам и сопроводил жалобу подарками: красивыми брошами, золотыми кольцами, черепами редких существ, мехом.

Отказаться неприлично, да и засиделись вы во дворце. Пора "размять алебарды", как говорит его величество. Со слов графа Томаша, который из всех причастных к делу единственный в курсе реальной ситуации, - здесь вас "перестреляют, как уток, переловят, как зайцев", что-то такое.

1. Про топовые модули.

Поскольку совершенно неожиданным для меня образом созданный в ночи модуль к утру оказался вторым в топе читаемых, мне придется отойти от намеченных планов и прокомментировать это событие и вообще весь этот "топ".

Для тех, кто не в курсе, о чем я - речь о висящем в правой колонке сайта блоке "Самые читаемые игры", отображаемом на многих страницах сайта. Принцип попадания игр в этот блок достаточно прост - система считает количество подписчиков модуля и выводит первые N постов. N = 10. Что происходит при равенстве количества подписчиков? Детерминированная случайность. Движок сайта выполняет запрос в базу данных с критерием отбора, критерием сортировки и ограничением "первые N". Кто с базами данных работал, знает, что при равенстве порядок остается на усмотрение базы данных. Да, еще можно отметить такой момент, что на сайте есть кэш, так что подписка и отписка на модуль может влиять на положение в топе с некоторой задержкой.

Да, недавно после долгих и бурных обсуждений было сделано нововведение - подписчики считаются не все, а те, которые заходили на сайт в последнее время (не знаю, какое точно, наверное, месяц). Остальных на списке подписчиков отображаются серенькими.

Так вот к чему я. Я прекрасно помню, как меня лично раздражали "модули - не модули" в этом топе. Блог Бродяги, Playgoblin, предыдущий ДМ-журнал (даже забыл, как он называется). Они всегда висели первыми в топе. Да и вот этот блог подобрался на второе место. И вот сейчас, когда я уже не админ, когда волнения в какой-то степени сошли, я задумался: "а почему меня вообще волновали и раздражали такие модули"? И я нашел ответ. Я же мастер. Я хочу, чтобы мой модуль попадал в топ! И даже если бы я был только игроком, мне тоже было бы приятно, чтобы модуль, в котором я играю, попадал в топ! А он, зараза такая, не попадает. И когда смотришь вот на список модулей в топе, про большинство думаешь: "окей, это действительно класный модуль. А это мафия, сейчас влетит, потом вылетит. Да, и этому мастеру я не ровня". А потом глаз упирается в "модуль - не модуль". И сразу обнаруживается виновный. Нечестно! Если с другими играми соревноваться можно, оттачивать мастерство, то с "не модулями" бесполезно. Просто другая весовая категория, и это прекрасно видно по той скорости, с которой я сейчас влетел в топ.

Вот он корень зла. Имхо, конечно, но я так вижу. С "не модулями" невозможно нормально соревноваться обычным игровым модулям. А они проигрывают им. И это обидно, если ты хочешь, чтобы твой гениальный модуль был на виду.

Поэтому если вы уже испытываете раздражение от того, что еще один не модуль влетел в топ, то в качестве небольшого облегчения пусть будет то, что автор этого блога тоже неоднократно испытывал подобное раздражение. А сейчас хотя бы может написать об этом, и это будет услышано.

Да, и по поводу упомянутого уже "Блога Бродяги". Вот ссылка. Конечно, я его читаю, как его можно не читать. И да, я на него не подписан. И так ведь в топе видно, да? Не подписан был раньше из чувства противоречия - как и сказано выше, меня раздражало то, что такой модуль вытесняет игровые. Не подписан сейчас по инерции. И да, будучи админом, я предлагал Бродягу вместе с блогом за это забанить. На мой взгляд тогда были нарушены правила, может не до буквы, но до того ощущения правил, которое я имел. Или просто это была трансформация раздражения на вытесненные игровые модули, тоже вариант. Да, так даже вероятнее. Ну и плюс еще много раздражения было в то время, связанного с ресурсом и его администрированием. Но об этом сильно позже.

Так что приношу извинения Бродяге, если моя позиция того времени как-то его обидела. И спасибо за пожелание удачи. А пока повторюсь, подумайте сами. Если вас раздражают "модули - не модули", то не потому ли, что они "обыгрывают" игровые модули? Что с этим делать, я пока не скажу.

Вы не можете просматривать этот пост!

Явед и Биши
Будь четырежды благословлено великое лето!
Славный век огненного солнца, лучший век, в который можно родиться, в котором так хорошо может прожить яркую жизнь достойный алинга. Кипит кровь, наливаются силой руки, ноги сами несут покорять далекие края. Хочется драться, кусать, спариваться, бежать!
Жизнь по всему царству ящеров кипит и цветет, как аббал после пустынного дождя. Меняются границы, умирают слабые, возносятся сильные. Еще вчера флегой с плато подминали под себя соседей, приводя полудикие племена к покорности Оракулу. Уже сегодня озаряемые жгучим солнцем земли поделены между четырьмя славными городами, и каждый старается ухватить долю побольше. Сталкиваются щиты в щиты, клацают могучие челюсти, трещат черепа под ударами дубинок. Горячей доброй кровью полита пустыня, не ждет больше дождя аббал, а ловит каждую ее каплю; вырастает по грудь степная трава, щедро напитанная этим летним напитком.

Но не только друг другом заняты алинга - взор их простирается куда дальше. Непокоренные городами крупные племена окраин, внимая воле вождей и шаманов, предрекающих добрые знаки, войной идут на чужаков болот и саванн.

Не дожидаясь, пока Хафсам пришлет своих флегой, объединяются племена степей, отправляются в поход на бледных слабых болотных червей, надеясь легкой победой завоевать земли и основать собственный город. Кипят стычки в мокрых топях, не знают враги честного боя, из-за каждой кочки летят дротики, гноятся облепленные гнусом раны - но что это для настоящего воина, летнего алинга? Даже огромное черное чудовище, приходящее на помощь болотным слабакам, не может остановить его. Стойбище чужаков совсем рядом, всего в паре дней хода. Осталось только собраться - и!..

Схожим образом мыслили алинга, делящие саванну с чужаками, что трусливо мечут дротики за сотню шагов и боятся столкнуться лицом к лицу. К чему ждать прихода флегой, если можно самим стать им? Зачем платить дань городу, если можно сделать свой город и дань собирать?
Собравшись под сильной рукой вождя, звавшегося Кемебом и победившего во всех ритуальных схватках за титул, северные племена волной хлынули на территории гладкокожих, поклявшись дойти до самих громадных лесов, виднеющихся у горизонта. Но на них у Яведа и Биши были другие планы.

...
Однажды в конце летнего сезона во Флегос пришел одинокий путник. Был он широк в плечах и вооружен, и несмотря на то, что был он один, что-то, заставляющее расступаться встречных, горело в его глазах. Он нес дурно пахнущий сверток из шкуры ламанга, а вокруг него роились десятки мух, которых он не замечал.
Странный путник вошел в город под вечер, но не остался на ночлег, чтобы дождаться первых лучей утреннего солнца, как это делают все паломники, приходящие вечером. Твердым шагом он направился прямо к Оракулу, в пещеры под Хребтом Матери.
- Мое имя Камиш, сын Адида, сына Кемеба! - Звучный, но преисполненный злобы голос разнесся среди священных
стен, созданных самими богами.
- И я пришел спросить у самого Оракула! До какой поры вы, здесь, в городах, будете жировать и драться друг с другом за новых рабов-алинга, пока чужаки истребляют наш род? Мое племя истыкано стрелами и гниет в саванне, на плоти его пируют рогатые* стервятники! Где сила нашего народа, которой управляешь ты? Здесь, служит обжирающимся жрецам? Покажи, на чьей стороне наши боги! Отомсти за нас - им!
Резким движением молодой алинга выбрасывает руку вперед. Разворачивается вонючий сверток, и к пьедесталу Оракула, глухо стуча по отполированному тысячами ног каменному полу катится голова. Чужая, гладкокожая, рогатая. Усохшая, гнилая и безглазая - но понятно, чья. Одного из тех чужаков из саванны, про которых говорил неприятный визитер.
Камиша, внука Кемеба, стража Оракула выволокла прочь и забила до смерти тут же - он не сопротивлялся. Но, к сожалению, это произошло не раньше, чем он успел произнести речь и сделать то, что сделал.
После бурного короткого разговора разбуженные жрецы сошлись в мнении, что это очень, очень плохой знак. И слухи о нем уже, несомненно, несутся по Флегосу и будут разноситься дальше.
Взоры устремились на сохраняющего молчание Оракула. Статуями замерли фигуры жрецов. Ни одно пленчатое веко не моргнуло до того, как посланник богов дал ответ на незаданный вопрос.
Как поступить?

Дочка улыбнулась. Было что-то неестественное, даже злобное в ее ухмылке - словом, неподвластна маленькой девочке такая взрослая коварная эмоция. Будто из фильмов про одержимость была эта улыбка.
- А Саманту всё равно не защитил...- дразнясь, словно это была игра, хихикнула Мэйси.
И в этот самый момент стукнуло сквозняком закрытое окно и еще не стихший звон слился воедино с криком Иззи:
- Энтони, мне не открыть дверь, тут вода льется, я...- ее голос потонул в смехе Мэйси. Смехе, от которого хотелось бежать сломя голову.

если выходит в коридор:

при попытке выбить дверь:

Юклид
Пытаешься остановиться в центре устроенного тобой побоища. С трудом тормозишь, но бешено бьющееся сердце словно бы тянет вперед.
- Стоим! - Кричишь. Но сам, помимо своей воли, делаешь еще пару шагов вперед. Трудно взять себя в руки, когда ты охотник, а они добыча.
Что-то огромное, невероятное, громкое налетает слева, подминая Влазиса и пролетая перед твоим носом - не хватило буквально шага, который горшочник сделал, а ты нет. "Что-то" пролетает дальше, оставляя десятки изломанных трупов позади себя. Среди них фалангиты, которых ты повел на смерть, когда вы уже победили.
У тебя волосы на затылке шевелятся от того, как близко к смерти ты сейчас был. От боевого куража не осталось и следа. Трясутся колени. Жутко, надрывно начинает кричать Влазис, неестественно дергаясь всем телом. Медленно разворачиваешься, чтобы не видеть это. Сталкиваешься взглядом с фалангитом позади, вооруженным тесаком. Смотрит прямо на тебя, юные глаза полны ужаса.
По шлему барабанит дождь.

Ликий
Усталый от всего, даешь молодым заниматься их делом. Сам освобождаешь мертвого Деметриуса от щита - ему уже без надобности, а тебе как раз нужен один. Эх, старик, что же ты... Вы спорили, порой, до сжатых кулаков и оскорблений. Не сказать, что были друзья, но заклятые были уж точно. А сейчас вот так.
Не можешь проигнорировать накатывающий рев эласмов, поднимаешь голову, сидя у трупа десятника. Двое бегут по толпе, сопровождаемые хрустом и хором криков ужаса. Когда пробегают мимо тебя, задев, кажется, несколько слишком горячих фалангитов, то земля прямо-таки ходит ходуном. Огромные. Никогда не видел их так близко. За ними, как будто, не видно неба. Зачем Полису вы, когда у него есть эти громады? Разве может что-то противостоять такому?
Закованный в броню всадник, возвышающийся над всеми на два человеческих роста, что-то гневно кричит пехотинцам, машет в сторону копьем. Заставляет зверя уйти влево, за варварами и подальше от фаланги. Зверь неописуем - под кожаной клепаной попоной, кажется, двигается живая гора. Измазанный в крови до самой макушки, истыканный копьями, он совершенно не обращает на это внимания. Намотанная на рог шипастая цепь, замечаешь ты, еле видна под налипшими кусками плоти.
Холодок проходит по спине. Возникает мысль, что вы, фалангиты, нужны для того, чтобы у войны было хоть сколько нибудь человеческое лицо. Даже варвары не заслуживают такой смерти.
- Пить... - Неожиданно сипит Деметриус. - Пить.


Эпилог
Битва ста полей, или, как ее позже стали называть в народе, битва за еду, стала настоящим разгромом для Бронзовой Орды. Лучшие воины и вожди ее погибли под ногами эласмов и на копьях фалангитов, оставляя спасшихся без твердой руководящей руки. В течение нескольких дней Орда распалась на множество мелких частей, по отдельности пытающихся покинуть земли Полиса и безжалостно добиваемых его войсками. Возвращена была часть награбленного, что помогло хоть с трудом, но пережить эту зиму. С удивлением люди Полиса замечали, что ордынцы пришли воевать целыми семьями, с женщинами и детьми. Совет решил, что еды и так мало, чтобы кормить столько ртов, а потому участь рабов миновала их, и все пойманные дикари придавались смерти.
Летом Полис вновь собрал ополчение, отправив его войной на ослабшие земли Орды - стяжать добычу, славу и новые земли. Железные фаланги не только не встретили сопротивления, но и не встретили вообще никого живого. Заброшенные городища, мертвая земля и огромные братские могилы - вот все, что осталось от Бронзовой Орды.
Принесенные воинами вести встряхнули и обеспокоили общественность. Кто-то говорил, что варваров постигла заслуженная божья кара, кто-то беспокоился о конце Мира, идущем с запада; кто-то судачил о более могучих врагах, заставивших ордынцев переселиться. У Совета же были дела поважнее, чем беспокоиться о домыслах - восстанавливаться после голода и войны Полис будет еще очень долго.

Юклид, как и многие, стоявшие в первой линии, был награжден и зимой получал дополнение к пайку как заслуженный ветеран. Несмотря на свою высокую роль в битве, он не любит общаться с сослуживцами и вспоминать свои подвиги. Они же, в ответ, сторонятся его, будто есть между ними какая-то тайна.
Вскоре после битвы у Юклида родился первый сын. К сожалению, несмотря на увеличенный рацион, он не пережил зимы. Преисполненный гневом, Пипперис клял богов, дикарей и всех остальных, чем еще дальше отдалился от друзей.
Летом нелюдимый и мрачный Юклид записался в западный поход на Орду в надежде отомстить за свое горе. Исход похода - уже история.

Ликий больше не участвовал в войне на своем веку. Оправившись от ран, он как ни в чем не бывало продолжил преподавать философию (от риторики по понятным причинам пришлось отказаться). Переживший несколько битв мудрый могучий старец пользовался огромным уважением как среди молодежи, так и среди сверстников.
Он пережил голодную зиму и умер в 82 года в окружении членов семьи. К смерти, как и к жизни, он отнесся спокойно.

Влазис выжил под ногами эласмотерия, но остался калекой и потерял возможность ходить. Несмотря на получаемую пайку инвалида войны, он умер от зимнего голода, не дожив до весны всего нескольких дней.

Деметриус остался жив, являя пример прочности людей и брони Железного Полиса. Скособоченный ветеран с изуродованным лицом, когда встал на ноги, любил шутить, что бронзовые топоры этот дуб не берут. Деметриус закончил жизнь фермером, заведя небольшое поместье в пригородах и выращивая пшеницу руками рабов.

ссылка
Светящийся цилиндр коридора впустил в себя, ослепил и путь остался лишь один – к оцинкованной двери, холодной, неприветливой, бездушной, как пустота внутри, в животе. Тошнотворная пустота и сворачивающееся узлом предчувствие беды.
Сосредоточение горя было там, во владениях врача, что своим идеально–белым халатом раздражающе маячил впереди. Оно волнами накатывало из всех щелей, удушливо касаясь груди, и злорадствовало, кичилось своей неизбежностью.

Стоило Меткалфу войти, как первое, что бросилось в глаза, была не хрустящая чистота помещения патологоанатома, не отчаянно–безликое пространство его владений, но странно загорелая на фоне белой простыни, выскользнувшая из–под нее детская ручка. И три царапины, одна параллельно другой, длинные, широкие…

Две недели назад старшая притащила кошку. Та была не просто своенравной или дикой, она, казалось, занималась насилием ради насилия, словно царапать, кусать и отчаянно при этом орать было смыслом ее жизни. «Мистер Доунсон говорит, что каждому нужно давать шанс, будь то больной или не в своем уме» пронеслось в усмехнувшейся памяти. Будто еще вчера его рассудительная девочка предлагала «А назовем мы ее Россомаха. Смотри, какие царапины».
И окровавленная, до сих пор умело скрываемая рука теперь настойчиво заявляет о себе, тычется Тони в лицо, а дочка смеется и рассказывает что–то про погоню и свои охотничьи инстинкты, а кошка извивается, норовя изранить и вторую руку, да в конце концов вырывается и убегает, а дочка разочарованно заявляет «Всё зря, папочка».

Всё зря… Всё зря…

Эхом в голове ее голос. Да, эту ручку, эту израненную Россомахой ручку он не перепутает ни за что. Уже и смотреть не нужно, нет необходимости. Но врач, тот, что был здесь, оказывается, все время, чей голос гулко отскакивал от стен, но слов невозможно было понять….этот самый врач уже откинул простынь с лица, обнажая смерть во всей ее отвратительной неподвижности, безответности, безысходности.
Светлые волосы в запекшейся крови, еще отмыть не успели, перемазанные щеки, буро–серыми разводами, обиженно поджатые губы, непередаваемое несвойственное спокойствие ее лица.
Да она просто спит! Да! Такое выражение у нее всегда, когда она спит. Вот сейчас поднимется и опустится грудная клетка. Вот сейчас. Сейчас. Сейчас… Неужели возможно так долго не дышать?!
Да она замерзла просто. Руки ледяные, ледяное лицо, кончик носа, всегда горячий, теперь жжется холодом.

Сквозь гулкое безразличие, из внешнего мира пробивается к нему голос.

– Вот стул, сажайте… Так… Мистер Меткалф, сядьте!

Нет, там еще холмик белой ткани на соседнем столе. Еще. Будто мало одного.

Младшая любила прятаться под одеялом. С визгом выпрыгивала оттуда, когда ей подыгрывали. Она и сейчас, уже школьница, забавлялась так по утрам. Пронзительный визг и откинутое одеяло летит на пол, а от стен отскакивает ее заразительный смех. Живой передатчик радости.

Она и сейчас возможно прячется. Ну пожалуйста, пусть она просто прячется…

Контраст охваченной ужасом маски, не лица его девочки, а шутки кукловода–садиста поразил до самых тонких граней его душу. Казалось, всё его нутро встало дыбом, встопорщилось, сопротивляясь увиденному. И проигрывало.

Как же ей было страшно, его девочке…Как горько. Они были вместе, но совсем одни перед омерзительным лицом смерти. Только бы они не кричали, не звали на помощь. Невыносимо думать, что этого никто не услышал. Но нет. Нет надежды. Обломанные ногти и запекшаяся кровь на ладонях…и это лицо…не ее лицо, не его малышки.
Надежда проскользнула и умерла. Младшая дочь - все–таки она - надела маску ужаса, но под ней все равно оказалась смешливая девочка, его звоночек счастья.

Ручка тонкая, как и у старшей – фигурой в мать пошли – захотелось соединить эти две ладони в ледяном рукопожатии, прощальном и отчаянном.
Но что–то не сходилось, не получалось. Минуту назад он возвышался над своими девочками и вот уже едва видит их снизу, а над ним свисает ладонь с тремя широкими полосами…

***
Резкий запах ударил в нос, прочищая сознание, фонарик врача непрошенно полез в глаза, освещать зрачки. Чьи–то крепкие руки тащили его вверх, поднимая с пола, но взгляд неотрывно следил за тем как рука об руку уходили от него его девочки.

ссылка
Небеса снова исторгли рокочущий предупредительный. В пабе всего за какие–то четверть часа сгустились сумерки, пришлось включать полное освещение. Часы показывали без двух минут пять, а клиентов всё не прибывало. Еще бы, вот уже четвертый день на их район обрушивался гнев Божий в виде беспощадной грозы, шквального ветра и внушительной силы грома.

– Ты посмотри, опять! – возмутился завсегдатай Хромого Ангела, Одноглазый Джерри. Вот уже две недели он приходил сюда каждый день сразу после полудня, засиживался до шести, когда честные труженики возвращались домой, напускал на себя усталый вид и брёл к своей благоверной, ожидавшей его с неизменной жареной курицей и гарниром из брокколи, который он терпеть не мог, но молчал, потому что вот уже две недели, как его уволили, и он боялся сказать об этом жене.

В самый первый день, когда гроза только заявила о своих правах, молния ударила в металлическую вывеску заведения, на что посетители,кто во что горазд, тут же привели с десяток примет разной степени тяжести. Соревнование длилось целый вечер и завершилось лозунгом «Дъявол выбрал это место!» За чем последовало «Звучит как тост! Да!».
На второй день после сообщений о восьми погибших в результате удара молнией, тост звучать перестал, но не забылся.

На сегодняшний день только самые рисковые или отчаявшиеся, как Одноглазый Джерри, например, отважились добежать до паба и освежиться пинтой пива. Рисковых оказалось двое и с первыми раскатами грома они поспешили удалиться.
Ничего! К вечеру народ соберется, как ни в чем не бывало.

Молния, осветившая фигуру в дверном проеме, сменилась взрывом оглушительным и мощным, будто то была не гроза, но поле битвы, взявшее начало прямо у входа в паб.
Отряхивая шляпу и обнажая только–только начавшую лысеть голову, вошедший коротко кивнул бармену, словно знакомому, на ходу бросил пару слов, неслышных из–за очередной грохочущей «ругани» снаружи, и расположился возле окна, водрузив шляпу на подоконник, сложив перед собой руки и уперев в них тяжелый ничего не выражающий взгляд.

Тони, совсем недавно спустившийся в зал, заметил, как бармен возится с кофемашиной, ставший в пабе чем–то сродни музейному экспонату, в том смысле, что пользовались ей также редко. Если бы не скрупулезная чистоплотность Робби, там давно обосновалось бы семейство пауков и украсило аппарат в своем стиле.
Тем не менее черный кофе без сахара старший бармен отнес именно тому джентльмену, что так и не снял пальто, надетое поверх делового костюма. Мужчина не шелохнулся, не приступил к напитку, а продолжал сидеть, глядя перед собой. Изредка его губы трогала улыбка и выглядело это жутковато, словно тот вел сам с собой диалог, о содержании которого оставалось только догадываться.

– Видал того типа? – улучив момент, прошептал Робби. Он прислонился к стойке спиной и создавалось впечатление, словно он разговаривал с подмигивающей красоткой на экране телевизора, рекламирующей спортивное питание, на которую он, впрочем, как раз и успевал с удовольствием пялиться.
– Четвертый раз приходит, заказывает черный кофе, сидит как истукан ровно три четверти часа, к чашке не притрагивается, потом встает и уходит. Ливень там, гром жахает, а он идет, как ни в чем не бывало. Псих.
Губы незнакомца дрогнули, расплываясь в улыбке. Он будто слышал весь разговор и теперь потешался над словами, произнесенными в его адрес.

Сам Тони видел мужчину впервые, хотя тот мог являться во время обеденного перерыва или когда ему приходилось отлучаться.
А незнакомец вдруг оторвал взгляд от стола и уставился в их сторону, точнее в сторону Меткалфа, без стеснения обводя его все снова и снова восторженным взглядом ребенка, увидевшего красивую конфету. Атмосфера сгущалась необъяснимо жуткая, даже Одноглазый Джерри, что–то почуяв, засобирался домой, несмотря на разразившуюся непогоду и отсутствие дождевика, а также рискуя вызвать лишние вопросы супруги.

Тем временем странный посетитель кивнул в знак приветствия и жестом пригласил Тони присоединиться к нему.

Отбежав на несколько шагов, но сообразив, что Лёва и не подумал бежать вместе с ней, Настя остановилась и развернулась. Она разрывалась между страхом и желанием сбежать и где-нибудь спрятаться и беспокойством за Крамера, так смело решившего выйти навстречу рыцарям. В одно мгновение стало холодно, несмотря на тёплую одежду, а в груди отчаянно колотилось сердце.
«Думай, Настя, думай. Нет! Решай немедленно! Ты или с ним, или сама по себе!»
И она решила так, как подсказывало ей сердце. Подбежав обратно к Лёве, девочка остановилась позади него, в страхе выглядывая из-за спины на приближающихся средневековых рыцарей. Она не могла ослушаться своего капитана. Она не могла оставить Лёву одного перед грозящей ему опасностью. Если их схватят, то пусть лучше вместе. Хотя у Полосковой теплилась надежда, что им удастся найти с местными общий язык. Может даже, они помогут им найти и вернуть остальных ребят. Хорошо бы... но эти надежды, как же они были наивны.
А Петя... его поступок... она не могла винить его в трусости. Может, он и правильно поступил, что решил где-то укрыться. Хоть кто-то ещё, может, вернётся на «Фобос»...

Свет факела осветил Лёву, а затем выхватил из-за его спины выглядывающую Настю. Ехавший первым всадник остановился, внимательно разглядывая сверху ребят. Жестом дал непонятную команду двоим ехавшим сзади, и те выступили по бокам от него, нацеливая на Крамера маленькие ручные арбалеты. Лёва почувствовал, как Настя испуганно дёрнулась и схватила его за левую, опущенную руку своими двумя руками, пытаясь то ли оттащить, то ли оттолкнуть с линии огня. Однако выстрелов не последовало. Вместо этого их командир, который держал факел, властно поднял свободную руку и несколько небрежным жестом помахал Крамеру кистью в латной рукавице. Этот жест можно было трактовать как «проваливайте отсюда» - очень было похоже на привычный аналогичный жест на Земле.
Только сейчас капитан обратил внимание на одно несоответствие. Он помнил рыцарей с экрана, с изображения, которое транслировал Робик. И пусть картинка была нечёткой, тряской и с помехами, но Лёва точно мог сказать, что между теми рыцарями и этими имелись некоторые отличия. Доспехи были вроде такими же, но шлемы имели другую форму - у рыцарей, похитивших ребят, они были заострены спереди, у этих шлемы походили на кастрюльки. Также, кажется, различался гербовый узор на доспехах, но вот тут Лёва был не уверен, настолько хорошо он их не запомнил.
Зато запомнила Настя. Перестав тянуть Лёву за руку, она зашептала:
- Это другие рыцари... по-моему, они не поняли, что мы с корабля. Мы ведь не в скафандрах.
Конечно, было странно, если рыцари приняли их за кого-то другого. За местных каких-нибудь. Они ведь могли поинтересоваться: а что вы, дети, делаете рядом с этой странной штукой, да ещё посреди ночи? Ну, и одежда их едва ли похожа на местную. Но их действительно прогоняли...

Тем временем трое остальных рыцарей достигли трапа и остановились. Тот, что был с факелом, спрыгнул с лошади и принялся осторожно осматривать лестницу, а затем начал подниматься по ней в явном намерении зайти в шлюз. Впрочем, дальше выходного отсека он вряд ли зайдёт. Механика блокировала его от внутреннего шлюзового - чтобы открыть дверь внутрь корабля, нужно было знать, как это делается.

Куницын добежал до найденных валунов и спрятался за ними, но рыцари, похоже, не собирались нападать и преследовать ребят. Петя не мог видеть, что там происходит - от Лёвы и Насти его отделяли не только камни, но и корпус корабля, зато он не слышал шума драки. Теперь оставалось только решить, оставаться ли ему в своём укрытии и ждать развязки или всё-таки пойти к остальным.
Где-то высоко прямо над головой ухнула пролетающая ночная птица - если это была птица. Голос её очень напоминал сову.

Пятый день возрождающейся луны.
Четыре часа до полуночи.
Вольные земли. Северная гряда.
Лес у подножья Чертогов Спящих.

***
Огрызок луны застрял между двух острых зубьев скалистых гор. Яркий молодой серп, жнущий затерянные в вышине осколки многочисленных звезд. Оттуда умершие глядят на живых, порицая их проступки. Поддерживая их решения.
Черное небо взбороздили серебристо-серые облака. Они плыли быстро, словно спешили убраться отсюда. Порой их низкие стайки напарывались на скалистые клыки, укрытые снежной пылью. Сильный ветер то и дело смахивал ее, оставляя в воздухе многочисленные, сверкающие вихри.
Мир был тих и безмолвен. Его покой нарушало только потрескивание костра и неуверенный стрекот единственного сверчка, который странным образом все еще не впал в зимнюю спячку.

Из этих краев холод никогда не уходит. И летом, и зимой горы укутаны снегом. Реки несут в себе ледяную прохладу, а ветры голодно рвут открытые участки тела. Где-то ниже осень только-только начинает холодеть, покрывая высохшие травы спелым инеем. Здесь же сочная зеленая трава уже припорошена, укрыта снежными островками.
Высокие ели и сосны покачиваются, скрипя ветвями. В этих звуках можно угадать что-то потустороннее, болезненное. Будто пойманные души навеки застряли в этих сетях, хрипло завывая о своих муках.
Эти леса уходят дальше на запад, становясь все гуще и выше. Невидимая граница территорий остроухих начинается под их изумрудным покровом.
Он никогда там не был.
И, возможно, не будет.

Трудно сказать, что пошло не так. Были ли предпосылки. Просто в один момент жизнь вдруг лопнула с громким треском, как переполненный пузырь. На голову обрушилась темнота, испещренная мириадами разноцветных всполохов. И скрипучим пением незнакомого наречия.
На рассвете следующего дня Больверк должен был вести воинов своего племени на западные границы. Эльфы переступили черту. Эта война должна была стать первой войной с остроухими для Больверка.
Не сложилось.
Солнце клонилось к закату, когда его сознание вернулось. По положению светила он понял, что прошло не более четверти часа. Всего четверть часа отсутствовал он где-то в иных мирах, бросив свое тело. А обнаружил его посреди кровавого побоища.
Он сидел в центре деревни. Шалаши и костяные палатки были сметены, будто ураганом, разошедшимся кольцом от исходной точки - от положения Больверка.
Вокруг кровь.
Кровь сочилась по притоптанной траве. Кровь проникала в землю, отравляя ее красным, ржавым ядом. Алый закат лишь усиливал впечатление. Мир, казалось, полыхает, окутанный безумием.
Дети, женщины, мужчины. Слабые, сильные. Молодые, старые.
Все, кто попал в эпицентр - оказались повержены.
Разорванные, раздробленные кости. Растерзанные тела. Где-то справа еще пыталась ползти половина Фолкора, цепляясь окровавленными, изломанными пальцами за холодные бугры земли. Неподалеку остекленевшим, полным смертного порицания и укора взглядом смотрела на него Дэгни. Рядом с ней корчился в предсмертных судорогах маленький Олав, так и не увидевший свою пятую зиму.
Он не знал, как это произошло.
Но он знал, что это произошло из-за него.

- Уходи.
Слепой взгляд Сваранга, казалось, видит его насквозь. Шаман оказался в числе тех немногих, чудом выживших, которые находились за радиусом действия неведомой силы.
- Уходи.
Приподняв костяной посох, он громко стукнул им по облитой кровью земле.
- Отныне - ты не наш.
Голос его звучал безлико и мертво. В нем не было ни боли, ни сожалений, ни тоски. Сваранг лучше всех умел прятать свои эмоции и невозможно было никогда сказать наверняка, чувствует ли он хоть что-то.
Рядом с ним собирались выжившие. Остатки некогда внушительного племени. Они смотрели на Больверка с ненавистью. С яростью. И с ужасом.
- Отныне ты - изгой.
Последнее слово шепотом прошлось в рядах варваров.

Его провожали молча. Не в дань уважения, а чтобы убедиться, что он действительно ушел и не вернется больше в родное, обескровленное племя. Их ждали теперь трудные времена. Впереди зима, а людей осталось слишком мало. Они практически обречены на смерть. И всему виной Больверк.
- То, что здесь, - Сваранг единственный, кто все еще говорил с ним. Старый шаман приложил раскрытую ладонь к груди того, кого все эти годы воспитывал. - Управляет тобой. Должно быть наоборот. Ты должен управлять. Понимаешь? Эта сила станет проклятием. Или даром. Тебе решать.
Отняв руку, он сложил ладони на отполированной кости.
- Иди в Пещеры Памяти. Иди, и найди ответы. Иначе вопросы станет некому задавать.

Пещеры Памяти были скорее легендой, чем чем-то настоящим. О них часто говорили сказители. Где-то в самом сердце северных неприступных отрогов, в Чертогах Спящих находилась сеть узких ходов и лазеек. Сваранг рассказывал, что это место - древние колыбели гигантов. И что там хранятся их утерянные знания.
Идти до Чертогов четыре дня, по тяжелым, горным тропам. В тех местах Больверку еще не доводилось бывать. Поиск нужных пещер вообще казался невыполнимой задачей.
Но что еще оставалось?
Может, пойти на юг? К раш'арам. Плюнуть на предостережения шамана. Кошки примут его, не станут задавать вопросов...
Пока однажды все не повторится, и он не очнется среди груд трупов и кровавых холмов невинных жертв неизвестной силы.

От раздумий вывел новый звук. Где-то скрипнула ветка. Сквозь громкий треск и скрежет стонущих сосен это казалось незначительным и не стоящим внимания. Но буквально сразу Больверк ощутил чужой, пристальный, разумный взгляд.
За ним кто-то следил. Из темноты ночного леса, за границей светового пятна от костра.
В тенях мелькнули желтым росчерком яркие, большие глаза.

Робик ничего не ответил капитану, но от него поступило текстовое сообщение в чат: «ПРИКАЗ ПОНЯЛ.» Понимал корабельный робот, что ему сейчас лучше вести себя потише, его басовитый и неестественно металлический голос мог быть неоднозначно воспринят загадочными рыцарями с далёкой планеты. И легко мог показаться угрожающим.

А дальше начался экшон в самом что ни на есть буквальном смысле этого заимствованного у Запада слова.
Сначала Майя решительно шагнула в сторону от учителя, вызвав его быстрый (ну как быстрый, в неповоротливом скафандре-то) взгляд в её сторону, который, хоть она его и не видела, с высокой вероятностью был недовольным и, возможно, даже ужаснувшимся её отчаянной смелостью. Прозвучали её слова из внешнего динамика - первые слова на этой планете, сказанные человеком с планеты Земля. Ведро с ужасом смотрело на Майку, стоя на земле. Какая-то здешняя букашка, воспользовавшись столкновением двух высших разумных форм жизни, спешно сбегала из ведра вниз, к такой родной поверхности планеты, пока на неё никто не обращал внимания. Камень мягко скатился с открытой ладони, облачённой в белую рукавицу скафандра, и, цокнув пару раз по земле, застыл, парализованный страхом за инопланетного биолога.
Практически одновременно с этим с шорохом воткнулась в землю лопатка для проб грунта, бухнулся ещё один камень и зазвучал дрожащий голос второй девочки. Второго биолога их учебной экспедиции.
Мир замер в ожидании развязки.

Впрочем, вернёмся на несколько секунд назад и посмотрим, как дела у первой группы наших отважных первопроходцев.
Гераськин попробовал найти лазерной указкой глаз ближайшей к нему лошади, однако густой туман мешал сориентироваться. По правде, Коля с трудом различал само животное, не то что его голову и отдельно взятый глаз. Конь со всадником казались единым целым силуэтом. Не удивительно поэтому, что у Гераськина ничего не вышло. Зато указку действительно не было видно в тумане, если только эти рыцари не обладали каким-нибудь особенным противотуманным зрением.
Марина вышла на пару шажочков вперёд Робика и подняла руку перед собой в приветственно-останавливающем жесте. Тут же она заметила рядом с собой фигуру Стругачёва, решившего, видимо, её поохранять, уж очень грозно он выглядел с газовым резаком, сейчас опущенным, но определённо готовым к использованию, если рыцари сунутся на Марину.
- Ты чего творишь? - раздался в шлемофоне Бабуровой его голос, приглушённый и немного напуганный. - Спрячься за робота.
Робик же застыл как железное изваяние, только руки чуть шевелились, и внимательно наблюдал за рыцарями.
И здесь тоже мир замер в ожидании развязки.

Хорошо было только тем, кто находился внутри корабля. Они смотрели кино, слушали, как соседи гремят посудой, лупя ею по выходному люку «Фобоса», и давали дельные совета персонажам на экране, пока те стояли на волоске между жизнью и смертью.
Но, по правде, они ведь тоже здорово переживали. На Полосковой лица не было. В смысле, оно было, но кровь от него отлила и лицо было белым, как мел. Девочка впилась взглядом в экран, не зная, чем ещё они могут помочь товарищам, кроме казавшихся глупыми сейчас советов, и вздрагивала от каждого удара по кораблю.
Развязка... все ждут развязки...

Рядом с Майей просвистел арбалетный болт, ударившись где-то позади о камень. Арбалетчики немного растерялись, видимо, когда скучковавшиеся пришельцы разделились, и теперь направляли оружие попеременно то на одного, то на другого. Фёдора Михайловича, похоже, считали самым опасным, ведь он был в скафандре для взрослых и выше девочек, а в его руке была непонятная палка, которая тоже могла оказаться оружием. Или волшебной палочкой. Вот взмахнёт сейчас ею пришелец - и превратит рыцарей в жаб. Кто знает, что там у них на уме было.
- Что вы делаете?! - закричал Чижик и бросился на помощь ученицам. - Светлова, уходи! Аня! Бегите!
Выскочив вперёд, прикрыв собой девочек, Фёдор направил на ближайшего рыцаря бластер, и из его кончика вырвался ослепительный даже в тумане луч, но он прошёл мимо. Рыцари почему-то совсем не испугались - или наоборот, испугались и перешли к действию, понеслись вперёд, в атаку.
Первым местные жители достигли учителя Чижика. Двое задержались возле него, а остальные, не останавливаясь, двигались к девочкам. Один из рыцарей выбил бластер из рук Фёдора Михайловича ударом меча, и грозное, но совершенно бесполезное оружие космического будущего улетело куда-то в туман, проиграв бой оружию земного средневековья. Другой наклонился и отважно ухватился руками в латных перчатках за шлем Чижика, и... с треском разрываемой ткани стащил его с головы учителя. Ох, и сильными были эти рыцари! Ну, да ещё бы, попробуй, будучи слабым, поездить в таких доспехах.
- Он же сейчас задохнётся! - услышали все в шлемофонах перепуганный шёпот Насти.
Думаете, откуда она увидела Чижика? Ведь наблюдали находившиеся в корабле с камеры Робика, а робота рядом с девочками не было. Просто в это же самое время таким же образом шлем стащили с Лёхи Стругачёва, отважно бросившегося на защиту Маринки. Но об этом чуть позже.
К удивлению Майи и Ани, ничего страшного не произошло. Учитель лишь судорожно глотнул воздух, но остался невредим. Выходит, атмосфера здесь вполне сносная для дыхания. Да и рыцари же чем-то дышат, если только это люди, а не роботы. Не удивительно, что Лёха их принял за роботов. За всё это время рыцари не издали ни звука. Да и лиц их ребята не видели. Так что версия о роботах не была лишена оснований.
Спрыгнувший с коня рыцарь всё так же молча ударил под дых Чижика, и тот в тяжёлом скафандре рухнул на землю. Однако, добивать его они не собирались. Второй уже доставал верёвку откуда-то из седельных сумок. Так как в девочек не стали стрелять, а приближались к ним, то очевидно, что их всех хотели взять в плен. И вот тут возникал главный вопрос: что будет, если они окажут сопротивление? Численный перевес был явно на стороне рыцарей.

У первой группы дела тоже были не очень, хотя на четверых звездолётчиков, если считать Робика, приходилось четыре рыцаря.
Двое наставили пики на вышедшую вперёд Марину, что стало поводом для прыжка Стругачёва вперёд. В его руках зажёгся язык пламени, пока ещё слабого. Удар копьём - и горелка вылетела из рук пилота, а один из рыцарей подъехал к нему и сорвал шлем, что и вызвало испуг у смотревшей на это из корабля Насти.
Однако рыцари не ведали, с кем связались. Лёха, чуть не задохнувшись от испуга в первую секунду, каким-то чудом вырвался из хватки рыцаря, схватил Марину за руку и бросился за валуны, увлекая за собой девочку с криком:
- Коля, задержи их!
Двое мечников пришпорили своих коней, увидев это, и отправились вдогонку. Пикинёры же остались перед Колей и Робиком, который пока не решался применить лазер из опасения задеть в тумане кого-то из ребят. Зато он мог накрыть их звуковой волной, как приказал капитан.
Вот только этот приказ робот, не обладавший возможностью менять голос, воспринял по-своему.
- Ах вы, детей обижать вздумали?! - своим зычным басом проорал он на всю округу, выступая вперёд и поднимая руки, сжимая их в кулаки перед собой, как для поединка на боксёрском ринге. - Маленьких не боитесь, значит?! А теперь попробуйте тронуть большого! Я, герой-звездолётчик со сверхспособностями Железный Человек, стою на защите справедливости и не позволю вам обижать слаб-аб-аб-аб...
И слова застряли в динамиках могучего железного супергероя, покатившегося по земле от мощного удара двух пик разом. Удара, свалившего даже весящего нешуточно робота.

В это самое время в корабле погас экран ноутбука, исчез передаваемый Робиком сигнал, и перестали стучать во входной люк.
- Бежим им на помощь! - подскочила не на шутку перепуганная Настя, оглянувшись на мальчиков.

- Светлова! - окликнул Майю едва не сбитый ею с ног Фёдор Михайлович, но девочка уже его не слышала. Слёзы наворачивались на глаза, а в ушах пульсировала кровь. Она убегала в конец коридора в свой живой уголок, а учитель с волнением за ученицу смотрел ей вслед. - Ну что ты будешь делать?.. - сокрушённо вздохнул он и хотел было пойти за ней, как следом из классной комнаты выбежал Коля и, не глядя на Чижика, побежал за Майкой. Мужчина только головой покачал и остановился. Он знал, что друг утешит Майю лучше него.
Повернувшись к дверному проёму в класс, он остановился на пороге, укоризненно поглядел на Крамера, однако тот его взгляда, кажется, не заметил. В этот момент Лёва обессиленно сидел в кресле, прикрыв лицо рукой и потирая переносицу. Тяжело вздохнув, Фёдор направился на кухню, оставив свою рацию включенной.

Зелёный уголок принял Майку в свои ласковые объятия, а Кешка, наверное, почувствовав состояние девочки или услышав её плач, заволновался, засуетился, задвигался по своей жёрдочке, перелетел на соседнюю. Забеспокоился пернатый Майкин дружок. Попугаи хорошо умеют чувствовать настроение.
Как-то даже холодновато Майе стало, пока бегала и пока плакала в уголке. Даже странно - ведь от волнения жар обычно приливает и становится теплее. Системы кондиционирования воздуха, что ли, подводили? Работать они должны были, так как примыкали к системе вентиляции, являвшейся частью всё ещё функционирующей системы жизнеобеспечения. Но, если энергии бы не стало на всё хватать, то кондиционер отключился бы в первую очередь. Это мог почувствовать и Коля. Становилось прохладнее на корабле. Или только в этой его части.

Пока Майя с Колей разговаривали и шли из научного отсека в камбуз, на мостике происходил другой разговор.
Настя шокированно наблюдала за тем, как два хороших человека превращают простое, пусть и очень важное обсуждение в первостатейное выяснение отношений и доводят всё до конфликта. Она понимала, что это всё нервы. Все они оказались в ужасном положении и все нервничали. Петя вот правильно сказал. Как и учитель. Сдержаннее надо быть.
Честно говоря, когда Майка сорвалась с места и выбежала из класса, Полоскова выключила запись. Ей не хотелось снимать позор их капитана, эмоции Майи, реакцию на всё это Фёдора Михайловича. Включила она видео снова позже, когда Лёва смог собраться и заговорить о деле. Но до этого и во время его решающей речи сидела молчаливая и немного надувшаяся. Ей самой хотелось отсюда уйти. Она не могла одобрить поведения Майки, начавшей открыто язвить и высмеивать Крамера, но Лёва поступил ещё хуже. Да что там хуже. Даже Лёха Стругачёв не вёл себя так с девочками, как сейчас Лёвка! Вот дурак, а? И как только он мог ей нравиться? Наверное, потому что всегда казался таким серьёзным и собранным, а не деле, стоило случиться ЧП, и - пшик... выдохся весь капитан... Злые и обидные мысли посещали Полоскову. Как бы самой не расплакаться из-за всего этого.
«Ой... да что же это... нет, как не вовремя...» - Настя поняла, что плачет, только когда первые слёзы побежали по её щекам. Она отвернулась к стене и быстро их вытерла, пока никто не заметил. Покивала, не глядя на поднявшегося Крамера, уже готового идти... кажется, на мостик руководить первой вылазкой на поверхность планеты, но с места не спешила вставать. Ничего страшного не случится, если она выйдет последней. А пока - надо постараться взять себя в руки и успокоиться. Майку-то есть кому утешить - вон как Коля за ней побежал...

Стругачёву уже было не до смеха. Он ведь не был совсем чёрствым и плохим человеком, понимал чувства других, заботился о девочках. И теперь, видя, что Майя приняла слова горе-капитана Крамера всерьёз и обиделась, более того, этот тиран и деспот довёл её до слёз, парень сидел с суровым и мрачным выражением на лице, поедом поедая Крамера почти что немигающим своим взглядом, гипнотизируя будто, как удав кролика. Ему очень хотелось подойти и ударить Лёвку. Хорошенько вмазать, а затем отправить извиняться перед Светловой. Но, похоже, он и сам понимал, в чём ошибся. И всё же, услышав замечание Крамера про плохого капитана, Лёха не удержался.
- Да, я так считаю, ты плохой капитан, Лёва. Но ты никогда не станешь хорошим капитаном, если начнёшь перекладывать ответственность на других. Эх, стукнуть бы тебя хорошенько... чтоб поумнел, - уже тише добавил Стругачёв и совсем притих.
Выслушав решение Лёвы, он поднялся с места одним из первых, и молча пошёл к выходу, где дослушал оставшуюся часть.
- Только перед Светловой извинись, - хмуро сказал он капитану. Куда вся радость от выхода на поверхность делась. Мальчик развернулся и вышел в коридор, направляясь к шлюзам. Вот теперь сердце начинало биться чаще.

- Вас понял, капитан, - глухо прозвучал в рации Лёвы голос Фёдора Михайловича. - И, Крамер... Стругачёв ведь прав... - в чём именно прав Алексей, учитель не стал уточнять, вместо этого его голос вдруг зазвучал в рации у Ани. - Любова, перед выходом прошу тебя зайти в медотсек и раздать всем по капсуле успокоительного. Это не лишне сейчас. Мне тоже, пожалуйста. Две... - учитывая, что он был взрослым, две капсулы вместо одной было не самой удивительной просьбой. Помолчав немного, Чижик добавил. - И Светлову проверь. Может, ей тоже две надо...
То, что перед выходом бортовому врачу следует проверить состояние каждого члена экипажа, собирающегося выходить из корабля, Аня, конечно, знала. И она вправе была запретить любому из них выходить, если бы посчитала, что его состояние далеко от нормы. Но если учитель просил за Майю отдельно, значит, волнуется за неё и просит Аню уделить ей особое внимание...

Когда Майя с Колей пришли на кухню, Робик торопливо заканчивал уборку. Он отчищал пол от жира, воды и рассыпавшихся продуктов, и, судя по датчику на мусорном контейнере, весьма немало испортившейся еды отправилось в расход после злополучной посадки.
- Майя, почему ты плачешь? - сразу же заметил он слёзы девочки, и в голосе проступила приличествующая случаю забота.
Ему пришлось немного потесниться - кухня на корабле была не очень большая, а умывальник сейчас нужен был и самому Робику, но он подождал, пока девочка умоется. Услышав Гераськина, его железный друг деловито сообщил:
- Ваш учитель велел мне по-быстрому закончить уборку и подходить в шлюзовой отсек. Никогда не думал, что стану роботом-первопроходцем, - Робик всплеснул руками и стал слушать сообщение, которое Коля начитывал на микрофон.
Как только Майя освободила умывальник, он вернулся к работе, что не мешало ему слушать продолжение Колиного монолога и поступившее по рации сообщение капитана, на что Робик только тихо заохал и засуетился ещё быстрее, заканчивая убирать и чистить теперь уже самого себя от остатков жира и прочего.
- Бедный Фобос, - драматически сказал он, когда Гераськин закончил, а Майя в это время общалась с Мариной. - Я знал его, Герасио. Это был искин бесконечного интеллекта, неистощимый на планирование задач. Он тысячу раз летал со мной на борту... Извините, Коля, девочки, мне нужно срочно идти в шлюзовой отсек.
Договаривал это Робик, уже торопливо шагая в коридор.

- Куницын, Стругачёв, ну хоть вы явились, - оживился Фёдор Михайлович при появлении в шлюзовом отсеке Петра и Лёхи.
Шлюз находился на нижнем уровне, куда снова пришлось спускаться по лестнице из-за неработающего подъёмника. Учитель уже достал из шкафчиков шесть скафандров - один обычный, на взрослого человека, и пять размером поменьше, и разложил их на скамьях для одевания. Он как раз проверял один из «детских» скафандров.
- Те два я уже проверил, - Чижик показал на взрослый и один из детских. - Куницын, займись остальными. Стругачёв, ты... ты пока сядь. Что-то задерживается наш Робик.
- Уже бегу! - послышались из коридора тяжёлые шаги по лестнице.
- Может, я пока надену скафандр, Фёдор Михалыч? - спросил Лёха, присев в нетерпении на скамью рядом с уже проверенным скафандром.
- Успеешь, - строго ответил ему учитель. - Вас ещё бортовой врач должен проверить.
Стругачёв на секунду поморщился, но затем его лицо разгладилось. Ведь бортовой врач - это же Анька. Он вздохнул и чуть улыбнулся.

Майя совсем побелела выслушивая Крамера и его обидные оскорбления. Сжала руки в кулаки задрожав от волнения. Горькие, противные слезы подступили к горлу.
...Будь Майка постарше, она бы конечно нашла способ отбрить этого негодяя, нашла бы конечно более рациональное решение в этой ситуации, будь она постарше и помудрее. Но ведь ей всего двенадцать лет! Сейчас девочка услышала как ее при всем классе обзывают «конопатой воображалой» и «соломенной головой». Обзывают в ответ на прекрасный план, позволяющий каждому звездоплавателю проявить себя.

Это было уже слишком!

В Майкином планшете скрывалась целая куча журналов для девочек-подростков с советами как избавиться от веснушек.
«Конопатая», «конопатая», «конопатая!!!» - Так и разливался противный голос Крамера у нее в голове.
Нет. Это было просто невыносимо. Не слышала Майка уже ни учителя, ни Лёху – крупные злые слезы подкатили к самому горлу и девочка порывисто встала со своего места рефлекторно уцепившись за свой планшет.

- А ты Лёва – плохой капитан!

Так и сказала на весь класс хриплым голосом, готовым вот-вот сорваться в плач. И выбежала прочь, едва ли не сшибив самого Фёдора Михайловича по дороге. Расплакалась, а точнее разрыдалась она уже в коридоре. Глотая соленые слезы девочка побежала в свой зеленый уголок, стремясь укрыться среди растений и животных.

Темы:
Владимир Трошин - Я верю, друзья (14 минут до старта) ссылка
Земляне - Трава у дома ссылка

За иллюминаторами мерцали далёкие звёзды. Пусть сейчас они далёкие. Но они давно стали много ближе. Вот только оставались всё так же холодны и безучастны. Смотрели из бездны космоса яркими своими очами-всполохами на человека, осмелившегося бросить им вызов. Улыбались холодно воображаемыми линиями созвездий. Насмехались скоплениями в далёких туманностях - ну-ка, человек, дерзнешь ли ты отправиться в другие галактики?

Корабль назывался «Фобос». В Московском Звездоплавательном Училище по старой традиции было принято называть школьные корабли не по сложной аббревиатуре и порядковому номеру, а именами спутников планет Солнечной системы. Иначе пришлось бы ученикам запоминать мудрёные названия вроде МЗУ-УКПКЗ-2, как именовался «Фобос» по документам. Это расшифровывалось, если вам интересно, как «Московское Звездоплавательное Училище - Учебный Корабль для Подготовительных Курсов по Звездоплаванию - номер 2».

Каждый месяц училище проводило два регламентированных полёта по разным маршрутам с разным составом учеников и для различных классов. Экипаж обычно состоял из восьми учащихся, занимавших должности на корабле согласно распределению учителя. Учитель также участвовал в полёте в качестве наблюдателя, а кроме прочего, каждый день проводил практические занятия по звездоплаванию. Ведь им так редко выпадала возможность узнавать о космических путешествиях не в теории, а на практике! С заходами в космопорты в земных колониях. С проводимыми на борту опытами. С выходом в скафандре в открытый космос.

В этот раз учителю Чижику пришлось долго думать, прежде чем распределить обязанности на корабле своим ученикам. Все были хороши во многом. Только некоторые из ребят выделялись особенными познаниями в какой-то единственной области.
Меньше всего Фёдор Михайлович думал над должностью бортинженера - она сразу же ушла Коле Гераськину, больше других ребят интересовавшемуся техникой и электроникой.
Место учёного-биолога, который бы проводил опыты во время полёта (например, как его переносят ироанские орхидеи) могло достаться Майе Светловой и Ане Любовой, и Фёдор выбрал Майю, потому что она увлекалась также и ботаникой, а вот Аня со своим увлечением анатомией больше подходила на должность бортового врача, тем более, что здесь других подходящих кандидатур не выявилось.
Сразу несколько ребят увлекались астронавигацией, что не удивительно - многие именитые космолётчики, капитаны звездолётов, начинали с того, что были пилотами. Увлечённой математикой Насте Полосковой досталась роль штурмана-навигатора, в пилоты же учитель назначил Петю Куницына и Лёху Стругачёва.
Капитаном могла стать Марина Бабурова - она, по мнению Фёдора, вполне годилась для этой роли. Однако, из каких-то соображений он предпочёл сделать её старшим помощником, а командиром на время экспедиции назначил Лёву Крамера. Можно было подумать, что на учителя надавили именитые родственники Льва, но все ребята знали Фёдора Михайловича как человека честного и неподкупного. Вряд ли дело было в этом, скорее, что он действительно считал Лёву достойным звания капитана. На самом деле не только он и Марина подходили, но таково уж оказалось распределение.
И наконец, последний член экипажа, о котором мы немножко забыли - корабельный робот по имени Робик, служивший училищу уже несколько десятков лет. Ему досталась почётная должность кока, помощника бортинженера, уборщика и, конечно, талисмана корабля. Един во многих лицах. Цезарь во плоти железной. Многозадачнее «Окон».

Шёл восьмой день учебного полёта. Всё проходило по графику. День тянулся за днём и ничего незапланированного не происходило. Даже скучно как-то. Смотришь на Лёху Стругачёва и думаешь, что он где-то недоработал, отлынивает от своих обязанностей нажателя запрещённых кнопок. Тихий какой-то стал, неприметный. Не слышно его даже - как не на посту в кресле пилота, не в классе на уроке и не в кают-компании за общим столом, так закроется у себя в каюте, в жилом отсеке, и никто его не видит. А может, он что-то замыслил недоброе? Угнать «Фобос», к примеру, и податься в космические пираты. Это же Лёха, от него всего можно ожидать.

Этим утром (по московскому времени, которое отсчитывали корабельные часы) проходило очередное практическое занятие в отсеке, отведённом под школьный класс. Помещение отсека было небольшим, всего на восемь сидячих мест и со школьной голо-доской перед ними. Во время таких занятий, как и большую часть корабельных суток, кораблём управляла автоматика, требовавшая лишь периодических поправок со стороны штурмана в отведённое время. Все ребята были в классе, а учитель Чижик расхаживал перед голо-доской и на примерах объяснял методы определения опасностей при перелёте через поля астероидов.

Вдруг корабль вздрогнул, и синтезированный мужской голос - голос искина (искусственного интеллекта) Фобоса - потребовал немедленно вернуться в жилые отсеки. На голо-доске исчезла картинка пояса астероидов с пометками и загорелась мигающая надпись крупными буквами: «ВЫНУЖДЕННАЯ ПОСАДКА». Она же мигала на всех информационных панелях в корабле, а в такт ей по коридорам раздавался тревожный сигнал сирены.

- Ребята, спокойно расходитесь, - ровным голосом сказал им учитель. - Ничего страшного не может произойти во время учебного полёта.

Так-то оно так. Вот только раньше ничего подобного не было. И ребята не слышали, чтобы у прежде летавших школьников возникали похожие ситуации. Ну, а самое интересное: вынужденная посадка куда? Эту мысль и озвучила первой Настя.
- Фёдор Михайлович, но я утром прокладывала курс. Поблизости нет ни одной планеты. Следующий заход в порт у нас... - она замолчала, остановленная красноречивым жестом учителя.
- Я всё выясню, Настя, - кивнул он девочке-штурману. - Это наверняка какая-то ошибка.
И вот теперь в его голосе не было уверенности.
- Расходитесь, - учитель Чижик быстрым шагом направился в коридор.

Сержант Смит ничего не ответил представителю корпорации. Пожал плечами неопределенно. Потом все же разлепил губы, но ответил не Мареку, а Зигфриду:
- Видите ли, господин профессор, поскольку я - тупой солдафон с коэффициентом интеллекта, приближающимся к шестидесяти, но снизу, некоторые вещи мне надо объяснять простыми словами и короткими фразами. В этом случае до меня доходит быстро. Зато у меня есть масса других достоинств. К примеру, я могу сломать руку среднему человеку так быстро, что он и не сообразит, что случилось, пока не попытается ею подвигать.
Он ухмыльнулся.
- Берите "Батрака", только делайте раскопки в стороне от лагеря, но в зоне прямой видимости и не дальше 50 метров. И экономьте батареи. Если накопаете что-то интересное, сообщите мне, хорошо?

Кто не знает Шикхкурлакхана, грозного демона с волчьей головой и острыми зубами в оскаленной алой пасти? Кто из волков не ведает его жестокости? Каждая стена в Айэньо хранит его изображение, каждый храм отдает первую молитву Повелителю Власти. Нет таких людей среди Ши. Ведь целая империя живет и строит свои законы согласно заветам Великого. Шио-хасд-да-Кчель, Знание знаний дарованное волчьему народу мертворожденным Демоном.
С давних времен зеленой тьмы известно любому: Есть у Шикхкурлакхана две руки и каждая отдает равную порцию добра и боли. Варинэлы, доспехи, ткани и деньги Ушкушкхаль – в правой; острый, смертельно отточенный крюк, покрытый спекшейся кровью и волосами своих врагов – в левой. И не бывало в этом мире от века, чтобы дал что-то Шикхкурлакхан, не отняв чего-то очень важного взамен. Не ведома первейшему среди демонов жалость. И только тот, кто может выдержать болезненное прикосновение его крюка, тот, кто может отдать своё мясо и пережить самую лютую пытку – только тот, может быть достоин награды Высокого Властелина.

Назвали отгремевший век, Веком Потерянных кож в честь Царя всех демонов. Болезненным было прикосновение божественного крюка, очень болезненным для империи. Тем большей отвагой проникались сердца воинов. Разжигали волки яркие костры танцуя и напевая боевые песни. Веселили свою душу темными сказками, раззадоривали себя историями древних войн припоминая по памяти мрачные деяния собственных предков.
Разве испугаешь ши войной? Разве не сражаются волки с самого своего зарождения на Окуми, заливая материк кровью во славу Шагашши? Не просто так даны клыки шийцу, не просто так мерцают желтые глаза во тьме угольями – узкое тело, хищные движения. Небесный волк создал волчат. Небесный зверь породил Зверей земных.
А потому били волки в тугие барабаны с радостью отправляясь в край смерти. Ведь давно уже не было у Истинных врага достойного Раматы, давно уже не лилась кровь пенными реками. Давно уже семьи не собирали себе алых трофеев. Начинали бояться воины грядущих мук Царства Кошмаров, где демоны могли помиловать только настоящих убийц и охотников украсивших себя черепами врагов. Где каждая слабость обернется троекратной мукой, и только честь, уважение своих соотечественников, достойная и страшная смерть с оружием в руках, - только это может помочь спастись.
Ведь отвратителен шийский загробный мир, наполнен кошмарами до краев, и чудовищным пыткам подвергают душу беспощадные демоны, - только ушедший с честью воин и его приораши могут избежать вечного плена в пасти Хааша. Сразиться с отродьями – победить. И уйти дальше, в бесконечную пустоту волчьей утробы – где ступени блестят инеем вознося душу к вершинам Небесной пирамиды.
Так молились про себя ши. Боялись нежданного мира опасаясь благоденствия плоти, когда лень и пресыщенность, восторжествует над трудом духа. Когда разучатся они сражаться и отвыкнут отнимать жизни врагов. Тогда услышал Шикхкурлакхан страхи своих детей, и Лис-Эшкхейкгаль, повелитель войны, принес на кожистых крыльях нового Врага. Будет много крови для Истинных. Будет много трофеев для прославленных семей. Наполнится родовая память новыми умениями, а сияющая броня Ушкушкхаль будет омыта кровью! Ибо идет война, и кровавые боги сражаются вместе со своим народом. Кровью, кровью, Великой Кровью пенится море!

Муки собственной плоти отдают ши для Хааша. И срезают скальпы у энерегалей чтобы почтить Сарагалтана-Многорукого. Цмакалю отдают кишки, и чтобы усладить глаза Эльке, вешают вонючие трупы на городских стенах Удаганьё, привязав тела за ноги и вспоров животы. Покрывают уродливые носы красных лодок своей кровью, и вешают гниющие головы убитых врагов по бортам на счастье.

Но самый лучший дар еще впереди – реки крови что потекут по улицам хторрских городов, выбитые зубы и кости презренных трусов что отправляют на войну рабов и боятся сразиться сами; рано или поздно придут Истинные на Тэрим, и великий Шикхкурлакхан получит свои достойнейшие трофеи. Горячие сердца вырезанные из груди своих врагов! И Прожорливый Хааши будет услаждать свою душу воплями. И Тлаашкани пожрет гниющие трупы. Горько проклянет Корахот тот чёрный день, когда его владыки в своей гордыне проигнорировали требования Истинных.
Вобьют волки остров Джамаш прямо в глотку трусливому королевству, и вспорят кишки по живому, чтобы поглядеть – понравилось ли врагу жирное угощение?


Покуда пели воины возле своих жарких костров, покуда танцевали и горячили свою кровь барабанным ритмом раскрашивая себя цветными глинами. Покуда, ковыряли и резали собственную плоть раскаленными ножами, точили себе зубы и делили меж собой добытые трофеи. Император и его советники, под крышей дворца в столичном городе Айэньо создавали Новую шийскую армию.
Отныне традиционо воинские семьи освобождаются от налогов, - война и смерть станет их призванием. Мокрые Хвосты, Джамаши, Огненные черви и Кровавые стрелы будут заниматься только делами войны и станут платить беднейшим из солдат, нанимая их в армию, одевая и давая им еду.
За победы своих воинов, получат великие рода богатейшие земли, и новый мир – станет платой для этих родов.
По традиции встанут над десятниками сотники, но над сотниками станет властвовать Тысячник, что добудет себе славу в кровавых боях. Любого рода – бедного или богатого, - если он показал лидерские качества, будет знаком его отличия желтая броня Ушкушкхаль и украшенный перьями череп тигра на голове. Будет сражаться стая как положено стае, а не вразброд. И покуда не отгремят бои, смертной клятвой поклянутся сотники и тысячники не допускать простых солдат до зверств. Пусть волки тешат свою душу после сражений, пусть добывают трофеи и молятся Хаашу подвергая своих пленников мучениям. Но во время сражений, должны сражаться они слаженно, используя силу коллектива и чувство ритма заложенного в каждом из ши. Единым зверем должна стать хаотичная толпа, единой стаей тысячи бойцов собранных вместе.
И будет использоваться барабан для порядка и для гребли, чтобы задавать единый ритм.
Отличившимся воинам дарует император новые земли и столько золота, сколько сможет унести его тлакотли. Великим же семьям – новые угодья, и новые города. Награбленные сокровища и чудеса новых земель. Торговые пути. И возможность зарабатывать себе прибыль.
И провозгласил Говорящий от Войны указ о «молчаливых духах сражения» Деревянные таблички с особыми рисунками что будут распространяться среди командиров дабы координировать действия армий. И будут схематичные изображения демонов отображать главные приказы, и каждая табличка будет своей особой формы и своего особого размера. Станут говорить молчаливые духи со своими бойцами, станут передавать важные знания:
«Шикхукрлакхан – великая победа», «Эшкейгаль – наступление на земли противника», «Хааши –срочное отступление», а «Ушкушкхаль – стоять до последнего»


Так кто же не знает Шикхкурлакхана двурукого? Шикхкурлакхана жестокого? Шикхкурлакхана-Рсчленителя плоти?
Кто не ведает о его двойной душе? Когда сдирает он мясо с костей и дарит самые лучшие подарки одновременно?
Великая весть распространилась среди голосов мира – для укрепления торговли, для того чтобы связать свои города велит император строить дороги. Трудами тлакотли и соломенных людей, надлежит рубить деревья и выкладывать тропинки камнем по всей стране, чтобы живое сердце Айэньо наполнилось кипучей энергией мирной жизни. Чтобы удвоился прибыток торговцев, чтобы живыми корнями переплелись между собой далекие города.

Тэрим

-… нельзя сравнивать авусов с корхакорнами. Ведь что такое корхакорна? Это жалкое подобие каукорны, искаженное Пиросом творение Рогара. Бесплоден огненный демон и не способен к созидания, а может лишь калечить да извращать созданное благими богами. В радость мерзкому идти поперёк мировой справедливости. Ведь создана была каукорна свободной и суждено было людям и эхекатлям на неё охотится. Тот кто добивает себе пропитание охотой живёт в согласии с мировой справедливостью. А что делают наученный мерзким Пиросом забраки? Они взяли несчастную младшую сестру каукорны и отняли у неё свободу! И теперь убивают животное без охоты! Нету для корхакорн спасения и нету иной участи кроме смерти. Воистину есть ли дело злее чем обречь все поколения на никчемную смерть? Воля Рогара проявляется в том кто живёт, а кто умирает, но Пирос в злобе своей через забраков и корхакорн пытается исказить путь Мировой Справедливости.

- А теперь посмотрим на авуса. Твари эти хотя и неизвестные дедам нашим без сомнения созданы Рогаром. Невозможно даже представить что злой Пирос причаситен к появлению столь кротких животных. И так же несомненно, что созданы они не дикими, а изначально ручными. И судьба их изначально служить пропитанием людям. Видел ли кто охоту на авусов? Слышал ли кто о диких? Нет! Лишь рядом с людьми живут они, лишь люди пасут их. Сама Мировая Справедливость отмерила животным этим короткий век и определила их смерть ради нашей жизни. Потому, неправы те кто сравнивают кротких авусов с корхакорнами, а гитов пасущих стада с забраками или штирами. Сходство между ними лишь внешнее, по Мировой Справедливости же это совсем разное. Потому, говорю я вам гиты. Пасите авусов и режьте их на пользу свою и для пропитания и в том не станете вы против Мировой Справедливости. О том свидетельствую я номикистес Аморасес.

***

Ньярма бросил факел на крышу хижины что служила ему домом целых три года. Пока пламя расползалось по сухой коре он запел охранную песнь в которой благодарил духов, просил их не гневаться и принять в жертву это жилище. Ему было жалко просторной хижины. Тем более что её построил вместо старой лишь пол года назад. Тут было хорошее место – роскошные луга, пойма полная расиди, старица кишевшая раками. Пускай дичь рядом изрядно распугало многолюдное селение, но имея два десятка каукорн не надо часто ходить на охоту. Можно было бы жить да жить. Говорят что некоторые стойбища по сорок лет на одном месте стоят. А что уж города вспоминать!

Всему приходит конец. Так было и сейчас. И конец был велик, двуног и свиреп. Вокруг селения всё чаще видели мегалокатлей. Три нападения на стада за последнюю декаду, десяток за последний месяц. Кроме тнагов единственная добыча на которую охотятся зрелые хищники это большие каукорны… и людские селения. В тесноте и панике огромные мегалокатль ловит себе жертву, убивает, бросает и ловит следующую и так до тех пор пока рядом есть кого хватать, а затем пожирают добычу. Одинокого ящера можно отогнать или даже попытаться убить. Но если рядом несколько, то проще откочевать.

*** * ***

Не раз и не два гремели на Тэриме войны, но ничего равного побоищам двенадцатого века тут ещё не случалось. Земли вокруг Кор-Хака полыхали сражениями.

***

Никто не устоит перед яростью саошьяниов, никто не выдержет пламени покорителей. Твёрдо верили в то воины, уповали на то шахи. И так и было. Почти. Пал древний Иллидор и теперь лишь куски спекшейся глины и оплавившегося камня остались там где более десяти веков стоял великий город. На пастбищах, перевалах и в долинах Полемейских гор разбивали кзабраки одно эллинское войско за другим. Казалось ничто не остановит натиска детей Кор-Хака. Но в каждолй следующей битве их было меньше чем в предыдущей. На смену павшим саошьянитам и боевым магам приходили юноши. Древко из молодой гаргуты хорошо, но не сравниться с тем что отполировалось от долгого употребления. Уже в степи череда побед сменилась поражением. И пускай пришлось эллинам гасить кзабракский огонь своей кровью, но страна была спасена. Немало кзабраков пережило ту битву, но лишь самые живучие и удачливые выдержали дорогу домой. Каждый день пути в глубь чужой страны теперь дорого им стоил. Эллины также смогли отбить окрестности Иллидора. Вовремя – первые роды краснокожих уже переселились было с пыльных равнин в зелёные горы.

Эллины не из тех, кто ограничивается лишь обороной. В одном месте они защищались, а в другом били сами. Войско их спустилось с гор и ударило на Теримбек желая рассечь вражескую страну надвое. Точно также как пытались это сделать соашьяниты. Натиск кзабраков остановили щиты и копья, эллинов – стены и стрелы. В пекле Кор-Хака встретились вновь старые враги потому что отряды югры пришли на помощь краснокожим. Пока четырёхрукие защищали укрепления и подходы к оазису, сами кзабраки изматывали эллинов нападениями то тут то там. Долгой была та война, но в конце-концов чужаки ушли. Одни отступили в горы, другие за море. Одних провожали стрелами, других подарками, но множество и тех и других остались в Кор-Хаке. Победителей похоронили в сухой земле или сожгли на кострах, побеждённые стали едой фолко и эхекатлям.

Хотя в памяти последующих поколений запомнились поход к северному морю и осада Теримбека, но в действительности куда больше воинов брало участие не в них, а в набегах и стычках на границе. Пылала вся граница от Ворейского побережья до руин Иллидора.

***

Двенадцатый век прошёл для Кзабракшахра в войнах, а кончился мятежами. Хаджиты далёкого Сомнеша, мечтавшие об эллинской добыче и новых богатых угодьях, были недовольны тем что присланные к ним военачальники помышляли лишь об обороне. Они отказались признавать власть шахов и стали воевать с Элликой по своей воле. Недовольны были и южане. Если в Ездбереке мятеж в зародыше душила близость самих Пирхов и сияние их хавара, то в гордой Гирштане открыто говорили что нечего переться через весь Кор-Хак когда рядом лежит жирная Забрия. К конц века после поражений от эллинов город восстал, а его хаджиты совершили несколько опустошительных набегов в забракские степи угнав множество скота. Самые же дерзкие хвастались тем что видели валы Ашбора или Стилтона.

Пускай четырёхрукие чужаки так и не поселились на отведённых им землям, но торговля с ними шла куда бойчее прежнего. На пустынных прежде берегах образовалась целая вереница мест куда регулярно приходили племена из пустыни что бы обменятся товаром с юдьярами. Ожидая кораблей присматривались они к морю. Кзабраки и раньше случалось собирали выброшеных волнами тварей, но раньше разве что киты интересовали их по настоящему. Теперь же многие стали обращать внимание и на всякую мелочью. А некоторые даже пробовали на вкус водоросли. Гадость конечно, но ведь не гадость-гадость. Есть можно.

***

Веками уже как сельты приручали каукорн выращивая неубитых на охоте телят. Сотни, тысячи было их и все закончили жизнь под копьём или от ножа голодных и неудачливых в то время охотников. Лишь в двенадцатом веке удалось одомашнить каукорну по настоящему. И какую! Огромную южную!

Если лесные племена освоили скотоводство*, то прибрежные море. Раньше забраки шутили что сельты живут спиной к морю, что ж теперь они повернулись к нему лицом. Особенно важным морские промыслы стали на севере, на берегах Талласы. В этом несложно было усмотреть влияние соседей – что краснокожих, что гитов.

* Каукорна южная животное речных пойм и лесных полян, поэтому в первые века скотоводство в степи будет мало распространено.

***

Двенадцатый век прошёл для Корахота в войнах за Дамопот. Начались они успехами и казалось скоро остров вернётся под власть северной страны, но подлые южане смогли вырвать победу. Щедро платили они кровью и удержали таки землю за собой. Отплачут по погибшим их друзья и семьи и лишь в песнях останется горе, земля же будет кормить множество грядущих поколений.

Все силы Корахота уходили на борьбу с ши, а потому до берегов Сельтусии доплыло лишь несколько небольших эскадр. Пол десятка мелких набегов – вот и всё чем обернулась двухвековая вражда.

***

Война и торговля, вот что определяло жизнь Забрии в двенадцатом веке.

Война с Шатирой перерезала караванные пути в Цвергардум. После этого не осталось большой торговли с чужаками кроме как по морю. Правда с судемоагами торговать получалось плохо – слишком уж непредсказуемы они были. Неплохая прибыль оборачивалась несоразмерным ей риском, а потому на северо-запад плавали лишь новички, сорвиголовы или неудачники. В начале века очень бойкой была торговля с Гальегией. Не напрямую конечно, опять же мешали пираты, а через Ватиилану. Столица умирающей страны неожиданно стала местом встречи купцов с севера и востока. Но расцвет этих связей быстро сменился их полным упадком – война подступала к городу всё ближе, а самое главное охватила далёкие острова Гальегии. Файрбрингеры добравшиеся до них в середине века вернулись домой не с приылью, а со страшными рассказами, об опустошении и упадке. И лишь торговля с Энэргальерой процветала. А ведь за островами пальцехвостых есть земля не меньше Тэрима и говорят среди файрбрингеров есть такие что ступали не только на землю Ватииланы, но и торговались на рынках полных чернокожих людей и удивительных вещей.

Война с Шатирой прошла для Забрии успешно. Правда штирские дротикометатели оказались куда более опасными противниками чем считали забраки. Не раз и не два эти «трусы и слабаки» заставляли врага оплачивать победы кровью. Но забраки всё равно были сильнее. А кроме того их было больше. Сопротивление врага удивило не только ожесточённостью, но и тем что каукорноногих оказалось куда меньше чем ожидалось. Правда после захвата приморских владений Шатиры и уничтожения цыков развить успех дальше не удалось – началась война с гитами. Пускай в ней не было больших битв, но страх перед старым противником был заставил держать воинов против него и сил на Кор-Хак просто не осталось.

***

Великий Гиперсикер проявил себя в двенадцатом веке не только прекрасным дипломатом, но и тонким стратегом. Запугав забраков войной, он повёл большую часть своих воинов… правильно, на эллинов! Результатом стали поражения в западной войне и потеря выхода к Таласе. Впрочем морской торговлей копытные никогда не промышляли и вообще ценили солёную воду лишь поскольку трава рядом с ней зеленее*. Ещё злые краснокожие сожгли Мар-Дын. Но огнёвища удежать не смогли, а раз так – город за несколько лет возродился краше прежнего. В конце-концов что там было такого что огонь, топор или мотыга могли ухудшить?

Потеряли штиры на торговле с Забрией. Правда тут же в возместили себе за счёт связей с Цвергардумом. Ну и землёй. Правда землю тут уже за рогатых отдувались безрогие. Орды штиров двинулись на Колот. И вовремя – эллины и сами перешли в наступление. Столкновение тсало неожиданностью для обеих сторон, только вот чёрных было несравнимо больше. Да и сражались они неожиданно хорошо. Проиграв в поле не смогли эллины удержать и сам город. Весь тот край во второй раз сменил владельцев. Некогда веками жили там цверги, потом ещё дольше эллины, а теперь в северо-западных предгорьях Диакоп пасут свои стада штиры.

* Это про дожди от туч с моря.

***

В одинадцатом веке на Селему как и пророчествовали жрецы приплыли с запада изгнанники. Сотни их были и гиты по закону Мировой Справедливости их приняли. В двенадцатом веке беглецов были уже тысячи. Сами же гиты благодаря миру размножились и свободных земель на Селеме осталось куда как меньше. Чем дальше тем хуже встречали аскаскатов. Скоро им просто не было куда деваться. И помыкавшись по гостям у обгитившихся соплеменников они плыли дальше – в Аксос. Вся земля была занята и там, только вот занята охотниками. Сколько бы ни ворчали старики, а приютить пару семей могли все. Тем более что те не просили доли в охоте, а лишь право пасти на лугах своих авусов. А главное, кто из матриархов откажется получить в свой род женщин? Когда у тебя из десяти сыновей трое неженатых, а на семь остальных две женщины будешь рада любой невестки, даже если она высока как копьё, худа, бледноглаза, а волосы у неё как сухая ситари. Да и эти мелкие каукорны, эти авусы, тоже ведь полезны. Только общество в котором на каждую женщину по десятку детей и пол десятка мужчин может в полной мере оценить молоко. Если по поводу того как надо относится к мясу авусов прения длились весь век и полностью не утихли и в следующем, то споры о молоке быстро утихли.

Худо-бедно, а мир с Шатирой продержался весь век. Даже торговля наладилась. Хотя надо сказать представления о штирах как существах далёких от Мировой Справедливости от этого не поколебалось. Правда в отличие от забраков, этих закоренелых во зле карикатур на гитов штиры считались просто крайне невежественными дикарями. Каукорнорогие слишком порочны и глупы что бы следовать по Пути. Забраки же способны на это, но наущаемые Пиросом избрали кривую тропу Лжи.

Во второй половине века, Аксос оказался втянут в войну с Забрией. Не смотря на множество стычек и несколько случаев созыва ополчений до большого кровопролития не дошло. Пока. Ведь после веков земли гитов и забраков вновь соприкасаются и война лишь вопрос времени.

***

Впервые за долгие века эллины узнали горечь поражения. Как суди, а войны двенадцатого века нельзя было назвать победными. Пали древние Иллидор и Колот. Чуть ли не до берегов моря дошли в своём неистовом натиске кзабраки. Усеяли эллины своими телами Кор-Хак. Но народ Алея не из тех кто сдаётся, от ударов. Многочисленные и воинственные они искали ответ ярости краснокожих и неутомимости копытных. И нашли. Всё чаще сражались они не в рассыпном строю, а тесными рядами – щит к щиту. Такой строй был гораздо устойчивее в обороне, надежнее защищал от обстрела. А ещё в таком строю гораздо меньше значения имели опыт и мастерство, а куда больше выносливость, сила и доблесть. В последних у эллинов недостатка не было. Освоили эллины и езду на каукорнах. Правда от щита воинам пришлось отказаться – одна рука нужна была для управления животным, а во второй было оружие, но всё равно эллинские всадники вскоре стали заметной силой. Правда в отличие от югры, каукорница оставалась вспомогательным родом войск, но её польза была несомненна.

***

Цвергардум процветает. Правда в сухопутной торговле место прежних краснокожих единоверцев заняли черные и куакорноногие штиры, но торговля от того многим хуже не стала. Штиры они конечно те ещё сволочи, но и цверги не простаки – за здорово живёшь их не провести.

Острова

- …нету нам спасения от чёрных кроме как за морем. У тебя, великий Кутулу просим мы убежища. При нас и детей наших на островах. Не будет у тебя воинов вернее, ни мы, ни дети наши не предадут спасителя. Выдели нам землю и не попросим мы большего. Не посягнём на угодья гальегов. Будь милосерден и мудр и боги наградят тебя.
Кутулу думал. Он всё ещё помнил кем некогда родлся. Он хотел быть милосердным. Желал помочь тем в ком текла та же кровь что и в нём. Но он должен быть мудр. А ещё он ведь уже не человек. Он видел скрытое от людского взора. Видел знак пылающий на душах послов. Слышал как звучат их мечты. То знак был алым как кровь и звенел щитовой медью. Ваанавэра. Он знал, что воинов равных аскаскатам нету на островах. Привычный глаз вычленил среди послов керраскатов. Пускай взрослого ящера на лодке не перевезти, но знающему человеку не составит труда сделать это с несколькими корзинами яиц. Что перед такой мощью конквистадоры или гарпунщики? Никто не сможет противостоять этим воинам на суше. Только вот… Ваанавэра. Аскаскатов нельзя спасти не приняв её вместе с ними. А Кутулу нутром чувствовал силу этой судьбы. Этого проклятия. Возьми силу и оно прилипнет к Гальегии навеки. Отказаться? Но ведь страна окружена врагами, а южные чтасти Корасона и Лекатана опустошёны пиратами…

Два пути стояли перед глазами правителя и он знал что от слов его зависит судьба тех кто был некогда его народом, судьба его народа теперь и судьба нерождённых. Корасон и Лкатан, Суэньос и Зубцы, Одинокий и Хея, волны и суша. Люди и животные, черные и белые. Кровь. Всюду свои страхи, всюду свои надежды. Может ещё подумать? Нет. Кутулу не любил размышлять более чем надо. Вставая он почувствовал привычное уже присутствие божества.

Могучая фигура поднялась во весь исполинский рост. Блестели полированной медью украшения, шелестел за спиной пинкааний плащ, громко ударил золотой трезубец о полированный хархутовый пол.
- Повелеваю…

***

Кривой почерк на альвоне выдавал непривычную к перу руку. Слова же нескладные, цепляющиеся друг-за друга в цепкие и хотя и четкие фразы выдавали разум непривычный к благородной риторике. Страницы были потрёпаны, а поля испещрены пометками, написанными почерками ещё хуже основного – эту книгу читали, много раз и внимательно. На странице посвящённой описанию боевых повадо судемоагов на привале среди заметок на полях есть и такая.
- …если надрезать мертвому лицо, помочится на него, а через некоторое время потоптаться ногами, то кожа сойдет легко. Такое не каждый знает. Такими премудростями надо дорожить.

*******

Ветры веют над островами разбитого трезубца. Сильные ветры. Не раз налетали они на Северный Зубец, поднимали пыль и обрывки травы, уносили их далеко. Порой очень далеко. Так ситари некогда росшая только на Северном Зубце оказалась на Авенанме, Фаримеях и Корасоне.

***

Исход аскаскатов с Хеи не был ни одномоментным ни однонаправленным. Часть увезли с собой штэйвиты и в большинстве то были роды особо почитающие Ажандаатиса. Поклонники Виэли бежали на восток в легендарную Селему, хотя говорили что тамошние обитатели вовсе не рады тысячам незваных гостей. Но большинство выбирало между югом и севером. Между Энэргальерой и Гальегией. Первая была ближе, но слишком чужда, а правитель её выставил непомерные требования. В Гальегии же правил аскаскат, а с купцами оттуда народ Ватиилы был давно знаком. Тем более что после длительного перерыва они вновь стали приплывать к берегам Хеи. Но путь туда далёк и без помощи туда не добраться. Да и не известно насколько рады там будут чужакам. Впрочем чем дольше длилась война, чем сильнее напирали чернокожие тем больше лодок выходило в море. Потому что лишь дурак сменяет неопределённость на верную смерть или рабство.

***

В древних преданиях таится старинная мудрость, в песнях предков до сих пор живёт их дух и отвага. Не раз и не два черпали штэйвиты силу в словах, опирались на прошлое что бы идти в будущее. Но в сказаниях древности есть не только доблесть, там нередко таятся старые ошибки.

Пожалуй не было у штэйвитов эпоса важнее «Песни об Ингваре» и не было сказания нанёсшего больший вред. Совратило оно штэйвитов на новый халтарский поход. Лучшие из лучших собрались. сильнейшие из сильнейшихз отплыли, доблестнеших повели вожли на запад. Пал Халтар и множество черных на его руинах и в его окрестностях. Славная то была победа. славная и бесполезная. Потому что без копий таафейра и стрел швардвасса устоял проклятый Даму и не возродился Вестен Пла, оставшись нечестивым Васети. Орды же чёрных ударили на юг – на Леттэранд. И никто из тамошних штэйвитов не спасся, потому что вокруг было лишь бескрайнее море и населённые чёрными берега.

Вместе с аскаскатами пришло в Рейн два умения – искусство стрельбы из длинного лука и разведение авусов. Первое быстро нашло применение – потому что не счесть гулей и пинкаанов в небе и рохо в море. Есть на кого охотится, есть кого стрельть. Второе же осталось скорее забавой. Мясо авусов было вкусно, но они паслись на тех же бумидорах* что и лоногосы, а потому привыкшие за века к своим ящерам штэйвиты не спешили менять яйца на мясо. Хотя понемногу авусов держали на всём Штейнрейне и зажаренный целиком авус стал символом богатсва и обязательным блюдом на богатом пиру – что на застолье у фюреров, что на свадьбах или тризне у простых штэйвитов.

***

Знали кара-кираи ради чего доплачивали купцам торговавшим с кзабраки, ради чего засылали послов к дикарям. Волею своей направили они народ к своему замыслу. Да только не хватило той воли перебороть нежелание югры. Многие наслушавшись вдохновенных речей плыли на восток, но мало кто там оставался. Испепеляющая жара, пыльный восточный ветер, солоноватая грязная вода. По сравнению с Ирасией, даже пустынная Авенанма казалась прекрасной землей. Ради чего жить в этом пекле? Ради чего гибнуть в войнах ненавистных эллинов и чужаков кзабраков? Старая ненависть объясняла зачем воевать, но присущий юдьярам разум подсказывал что гибнуть в Кор-Хаке не лучший способ отомстить вековечным врагам.

А ведь пока югорские стрелы летали в пустине, враги нападали на сам Югорзорсаг. Судемоаги с соселних островов опустошали берега Авенанмы и Кара-Азака пиратскими набегами грабя селения и угоняя в рабство и токов и юдьяр. Отплавленные на восток воины куда нужней дома – таково было общее мнение с каким к концу века не мог не считаться Кара-Кирай. Острова оказались весьма враждебным местом – берега их обсели агрессивные синекожие не знающие иного языка кроме силы и обмена отличного от грабежа. Если селения на Авенанме и Кара-Азаке были ещё относительно смирными из-за боязни удара с суши, то судемоаги с Невезения, Южного Зубца или Фаримей совсем распоясались. Так что к концу века единственным местом югорской торговли и относительно безопасного морепалвания оставался Кор-Хак. Пускай негостеприимная земля эта не смогла стать юдьярам домом, но торговля постепенно развилась и стала довольно прибыльной. В конце-концов кзабраки ценили хорошие вещи, а платить могли не только сущённым мясом, но и эллинскими трофеями.

***

Элисион держался Сеяналой, а Пира пиратством. Архагенты не были совсем уж обычными людьми и без них держава судемоагов долго бы не продержалась вместе, но всё равно не они были её килем. Элисион плыл куда направляла его Сеянала, Пиру же архагенты вели за пиратской звездой. Добычей ей стала Гальегия. Целый век терзали синекожие лесную страну своими нашествиями. Не счесть бед и смертей что принесли они в тот край, не счесть добычи и пленников. Но не зря говорят, что сколько касатку не корми, а ей всё мало. К концу века все громче звучали разговоры о том, что хватит гонять гальегов по лесам, пора бы взяться за разжиревших китов – за Суэньос и Луго Фарфали. Впрочем перед великой охотой можно было и размяться – пограбить четырёхруких.

Надо сказать что как Леклас объединил Фаримеи в Пиру, а затем подчинил своему влиянию Южный Зубец, так и Калаэн смог подчинить себе Ханераал образовав второе судемоажское государство. И как водится у синекожих оно сразу же бросило вызов Пире.

***

Двенадцатый век стал для Гальегии временем поражений и бед. Его так и назвали – Великое Опустошение. Море раз за разом выплёвывало на берег челны полные кровожадных судемоагов, порождений зла, что умеют лишь грабить, насиловать и убивать. Стоило разбить одну орду, а на песок соседнего пляжа уже сходила другая. Не сработала и попытка бить врага в его логове. Поход на Одинокий закончился неудачей. После почти двух лет войны, осад и стычек и потеряв добрую половину воинов Великий Кутулу вынужден был вернутся. Глупо завоевывать чужие острова когда враг хозяйничает на твоих. Одна беда сменялась другой – с юга приплыли свирепые фарфали и если от судемоагов спасали густые леса, но эти отродья были столь же легки на ногу и ловки в с пращёй как сами гальеги.

И всё же Гальегия выстояла. В какой уже раз обломали судемоаги зубы о Брагансу. Уступая побережье гальеги скрывались в густых чащах и оттуда донимали постоянными нападениями захватчиков. Пускай пиарты жгли и убивали, но стоило им самим остановится на берегу хотя бы на два-три дня как пули днём, ножи и дротики ночью находили их. Кровь за кровь. Но особой ожесточённость отличалась война на Лекатане когда там высадились коморские охотники. Эти могли найти спрятанные в лесу селения или подловить в засаде отряд партизан. Эти знали как воевать. Знали толк в охоте и войне. Они любили убивать. Гальеги быстро это почувствовали, поняли и научились сами. В конце концов их перебили. Выловили всех кто не сбежал с Лекатана. И в жестокостях своих гальеги сравнялись с фарфалями и долго ещё весели на гаргутах костя распятых и нанизанных на ветви. «Они хотели нашей земли, что ж пускай умирают видя что им не досталось». Сам не зная того творил тогда народ Сондельмара требу Хелшшу. Впрочем как и судемоаги и фарфали до него. Потому что время было такое. Час кровавых убийств.

Выстояла Гальеги, но что осталось от неё? Пала Коруния и Асторга. Заброшены плавильни, пустуют рудные ямы, большинство медников мертвы или проданы в Дэлладур. Юг Лекатана и Корасона почти обезлюдел, да и на севере население меньше того что было век назад. Сами гальеги изменились. На лесных островах нету более народа мирных эйроедов боящихся темноты – населяют его суровые охотники, мало книг пишут теперь те чьи предки изобрели письменность, да и те о войне. Трактаты о дротиках и ножах, о том как лучше метать камни вскакивая с земли и как резать глотки.

***

Двенадцатый век стал для Альворады эпохой мира и относительного спокойствия. Тревожного спокойствия. К концу века стало на Суэньосе стало назревать новое восстание. Ходили туманные слухи о готовящемся вторжении пиратов, и куда более ясные донесения своих судемоагов о планах сородичей с Трифорса покорить Луго Фарфали. Когда твоя лодка трещит не время думать о плавающей рядом добыче. Диктадоро с сожалением смотрели на ослабленную войной Гальегию, но прекрасно понимали, что попытка покорить её скорее всего станет для Альворады началом конца.

***

Пожалуй если бы Леесо Мудрый увидел последствия своих решений, он бы усомнился в собственном прозвище. Северная война была тяжёлой, кровавой и бесплодной. Она забирала молодых и крепких воинов, а возвращала вести о смерти, ветеранов и добычу. Вещи оседали у родичей воинов, пленников продавали в Дэлладур, а вот ветераны… Те кто воевал год или два возвращались к прежней жизни, но многие провели на Лекатане куда больше. Они вернулись домой, они вновь взялись за сети или пращу… но зачем ловить рыбу когда в море полно дэлладурских кораблей? Зачем охотиться на диких авусов, когда дальше к югу глупые рабы глупых домов пасут стада домашних?

Терим. Кзабрашахр.

Барабанов бой - вибрации частые. Уууршшуууууу!! Воздуха щелчки сухие - словно грома треск. Бооооожжееееее!! Ритм! Ритм от которого сами сердца бьются быстрее. Прииииидиииии!! Тысячи глоток сливаются в едином реве!
Примиииии!! Брызги сотен капель алых! Примииии нашии жеертвыыы! Крики терзаемых. Кнуты из кожи корхакорн плетеные взмывают вверх медленно-медленно...
Жрец. Жрец бога великого, в праздничном торжественном наряде из кожи человеческой и перьев экхекатлевых, в диком танце кружится. Тысячи, тысячи глаз следят непрерывно за танцем его страстным. Сегодня особый день.
Стоят ровными рядами неподвижные саошьяниты. Ревут нескончаемыми красными ордами потрясающие копьями налетчики. Скачут, скачут в танце неутомимом распаленные жрецы.
Сегодня приносят жертвы верховному богу.
Пусть ревут забиваемые палками корхакорны. Пусть кричат сжигаемые заживо экхекатли. Пусть бьются разрываемые сильными пальцами фолко. И пусть стонут истязаемые кнутами пленники.
Кзабраки просят ниспослать им божественное покровительство в грядущей войне.
И дааай нам сииилыыы! Если бы в этом подлунном мире был бог кровавых убийств, то наверное сейчас бы, этот честный народ молился ему. Боооожееееее! Если бы безрогие уродцы с гор не поклонялись бы богу войны, то может быть помолились бы и ему на всякий случай. ...даай нааааааам... Но кзабраки были прямым народом и знали что им нужно. ...влааааастиии!
Бооомм! Даже перебивая нескончаемую дробь тысячи меньших барабанов раздается гул татуина*. Боооом! Боооом!! Все меньшие барабаны замолчали и теперь, между голосом великанов слышны лишь стоны приносимых в жертву. Бооом! Бооом! Шаман разрывает на себе одежды и разворачивает свитую из черного волоса плеть. Его губы шевелятся в хриплой молитве, его голос то в крик срывается то переходит в шепот:
- Боже, ты, умноживший величие и силу народа нашего. Ты, поднимающий выше гор и низвергающий ниже морских пучин. Приди! Прими наши жертвы! Дай нам силу и власть сломить врага проклятого! Врага ненавистного! Боже! И да повергнем мы с твоей помощью гордых на колени, сильных в грязь, храбрых в ужас!
Удар. Плеть оставляет на красной коже темнеющий след.
Удар. На истерзанных пленников выливают струи соленой воды.
Удар. Жрец начинает следующий танец. В его ломаных, судорожных движениях большее страсти и силы, чем у бьющегося за самку экхекатля.
Удар. И верные саошьяниты снимают одежды свои, спины оголяя, и плеть верную разматывают.
Удар...
- Боже, ты видишь как мы верны тебе, ты ведаешь все наши чаяния и наши воли. Устреми наши руки. Направь наши копья и стрелы. Убей. Наших. Врагов.

Ненависть, неиссякаемая внутренняя энергия, и воля шаха двигали кзабраков на север. Уже не на огневища Кор-Хака, уже на зеленые холмы и гаргутовые рощи были устремлены глаза многочисленных вождей. Славу, богатство и власть обещали плодородные земли чужаков. У чужаков всегда всего больше. И чужаки всегда слабее настоящего кзабрака.
Жадность до славы, внутренняя энергия и воля шаха заставляли все дальше и дальше уходить от родных становищ и привычных земель. Согласно легенде, Уршур в день заключения завета обещал Саошьянту простереть владения Кзабрашахра меж всех соленых вод. И на самом севере Терима выросли новые кзабракские городища, и до самого северного края земли оставалось совсем чуть-чуть.



Получатели: Урсу.
* татуины - барабаны больше человеческого роста, установлены в Великом храме и используется в особо торжественных случаях

Мирозданию нравится рейтинг.

тег "приват" снесен по просьбе моих источников
наслаждайтесь

Собственно я никогда не интересовался этими вашими рейтингами и их не читал.
Но как сказал великий премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли:
" Существуют три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика"
Мог ли я пройти мимо?
Вызов был брошен, мольбы народные услышанны и Хелес достал из шкафа свою старую добрую подзорную трубу.

Впрочем, я понимаю что мои разглагольствования никому из вас не нужны, а значит и нечего их читать.
Тыкаем спойлер, читаем супер-пупер-секретную инфу.

Паааааехаааалиии.


Звезды всем вам господа и дамы будут сняты как только так сразу через сутки.
Отвечать нет необходимости.

Увидимся вновь на волнах самого пиратского из астральных и самого астрального из пиратских радио Юны "Хелес-FM"
Йохохохо и бутылка бандерложьего сока!

Р'нукха мучили неприятные предчувствия. Все сильнее становились чужаки из темных зарослей, все многочисленнее. А ньяронги оставались прежними. И Вождь не понимал, что нужно делать для того, чтобы народ его побеждал всегда, как прежде. Не было свежих идей в его голове, и мудрость прошедших веков не помогала в придумывании чего-то совершенно нового.
Сидел Р'нукх на своем троне в Ронгаше, тяжкими думами одержимый, пока кипела повсюду война. Разрушен Тукхриик, сгинули армии в зарослях, где живут черные. Захлебываются в крови неисчислимые орды зеленокожих баб, захватывая с собой жизни лучших из Нижних ньярглотищ. Щедро удобряется пограничная земля мертвой плотью, быстро зарастают ньярглотиками белые кости. Полнятся жертвенные ямы, увешиваются трофеями памятные столбы. Пустеют семьи.
В общем, все как обычно. Робкие мирные контакты с двуглазыми и нарастающая дружба с хэйше не в счет.
Но однажды случилась мелочь, которая все перевернула.

_________

- Итак, наша сегодняшняя тема - ранняя Ньяронга. Как мы уже знаем с прошлой лекции, период Дикости продлился вплоть до Х века, несмотря на рассуждения некоторых эксцентричных историков о том, что длится он до сих пор. - Учительница улыбнулась зубастой улыбкой. - Не будем принимать это во внимание.
Класс захихикал.
- Но вначале проверим, как вы усвоили предыдущий материал. Так вот - что же случилось в Х веке? Что послужило переломным моментом для всей нашей страны? Что так сильно изменило жизнь наших предков? М, П'тров?
Молодой ньяронг с выкрашенными в оранжевый иглами и сложным объемистым пирсингом в носу отвлекся от предыдущего занятия (он пытался вырвать сережку из уха впереди сидящего) и поднял наглый глаз на учительницу. Неспешно встал и с нахальным видом заявил:
- Ой, да мне насрать. Эта ваша история, да и вы сами - полный отстой.
Класс замер. Кажется, в этот раз П'тров перегнул палку. Понял это и он. Сжался, побледнел, когда глаз учительницы налился кровью, а рука ее потянулась за клинком. Дело запахло дуэлью чести, и все знали, что шансы П'трова невелики.

__________

Кхм-кхм, так вот. Ответ на вопрос - ньяронги додумались разводить злобусов.
Как уже случалось, многие молодые охотники ушли на войну, оставив в селениях лишь тех, кто не способен сражаться. Как уже случалось, немногие вернулись. Когда охотиться некому, возникает голод. Тоже обычное явление. Досыта едят лишь те, кто охотится и беременные. Старики же и дети кое-как перебиваются объедками, костями и растениями. Многие умирают, истощенные. Обычное дело.
Но голодающие, само собой, умирать не хотят. Старики, бывшие охотники, утратили быстроту рук, но не потеряли остроты разума. И он стал их орудием для добычи пропитания, как уже бывало. Кто-то делал ловушки, кто-то доедал за хищниками, спугивая их огнем; кто-то тайком ел детей. Но все это хоть и помогало выжить, но от голода все равно не спасало.
И вот однажды в Верхних ньярглотищах один старичок-ньяронг (никогда, кстати, хорошим охотником не бывший, он всю жизнь претворялся, будто слышит Хелшша. Успешно, раз дожил до своих лет) увидел, как детишки вынули из только принесенной туши злобуса маленького осклизлого визжащего злобусенка и собираются его сожрать, сорванцы. Видимо, злобус был беременной женщиной.
И внезапно старичок (имя его, к сожалению, не сохранилось) почувствовал то, в чем всегда всех уверял. Он услышал Его. Он сказал:
- Привет. Нет-нет, не умирай от ссстраха, ты мне пока нушшжен. Прогони их и спасси тварюшшку. Корми ее, пока не вырасстет. И не шшжри. И другим не давай. Потом...
- Потом... - Еле шевелящимся от страха беззубым ртом прошамкал старичок, осененный догадкой. - Потом мы найдем ей другого злобуса и они сделают детей? И я их съем?
- Ух ты. Да. Неплохо, хшшш. И чего они все говорят, что вы тупые...
На этом Голос Его исчез. Простояв мгновение в ступоре, старичок схватил копье и древком разогнал детишек. С благоговением подошел к злобусенку. Он чувствовал, что стоит немного потерпеть - и голода больше не будет. А терпеть он умел.
Прошло время. Питомец подрос, а другие старики, покрепче, убежденные горячностью речей Услышавшего, поймали для злобуса самку. Появилось потомство, и пусть плоть его, добытая не охотой, была не так сладка, но насыщала неплохо.
Но случилась проблема. Вернулись с войны охотники и охотницы. Немного их осталось, но дух их закалился, копья оросились кровью, а пояса узнали вес трофеев. С ними пришли и пленные, связанные колючим ньярглотиком, истекающие кровью.
И, увидев, как старики с детьми копаются в дерьме, выращивая себе злобусов, молодые ньяронги обозлились. "Разве вы достойны теперь называться охотниками, мерзкие твари?" - Кричали они, потрясая копьями. Начали они, полные отвращения, убивать стариков и их злобусов. Ибо не пристало ньяронгу добывать себе пищу без охоты; и если он не может больше охотиться и некому с ним делиться, то лучше умереть, чем заниматься... таким вот.
Но вновь случилось неожиданное. Вышли из леса Ненавидящие. Отшельники, живущие на краю деревень, а то и в зарослях, их видели только на войне и только поодиночке. Здесь же шли они слаженной группой, как другие охотники, и красными, как кровь, были их сильные тела. И сказали они, что слышат голос Хелшша, и ясно слышат, что он говорит пощадить злобусоводов.
Не поверили им молодые охотники и погибли под шипастыми палицами. А старики принялись благодарить Ненавидящих и дарить им своих питомцев.

Прошло время. Повсеместно теперь распространено злобусоводство среди одноглазых. Где-то это занятие считается зазорным, им занимаются лишь слабаки, старики и рабы. В Верхних Ньярглотищах так.
А в Нижних, особенно в Хр-шуухе, издавна славного небоевитым нравом тамошних ньяронгов, и молодняк, в один поход сходивши, с удовольствием занимается выращиванием злобусов, на охоту теперь выходя лишь по праздникам, а на войну - по принуждению.
А Ненавидящие, как оказалось, сильно изменились. Уже долгое время они - не разрозненные одиночки, а будто бы даже отдельная семья. Оказалось, места есть, где небольшие их группы живут, тренируются, охотятся вместе, жертвы Хелшшу возносят. И от обычных ньяронгов они теперь отличаются даже внешне - кожа почти каждого их них полностью красная. Как у самого Р'нукха. И оказалось, что, пусть и странные они, но зато Хелшша слышат все как один и куда лучше, чем разношерстные прежние жрецы. А потому уже через пару десятков лет везде вместо местного охотника у жертвенных ям принимал ритуал суровый краснокожий Ненавидящий, потрясающий огромной дубиной. И удачи, приносимой Хелшшем, стало намного больше, ибо не найти было лучших жрецов для такого бога.



- ...И говорил со мной Татуированный! И открыл мне глаза, что нет у нашего народа друзей, и злые чужие боги шлют аскаскатам лишь врагов! Не смогли они убить нас черными тварями и их копьями, обломали зубы, потому что Хелшш дал нам силу победить! И тогда послали они злую пародию на нас - богомерзких фарфалей! И приказали разбавить сильное семя аскаската слабым фарфальским! И пожрать наши души, и сделать нас слабаками, сделать уязвимыми перед черными!
"Уууууу!" - Зло закричали высокие аскаскаты, потрясая луками, копьями и факелами. Одноглазый старик, пусть и был полной развалиной, но вещал складно и говорил то, о чем думали многие. Впрочем, они это уже слышали. Сегодня ночью в каменном круге все эти воины собрались не для того.
- Так пойдем же! Очистим наши земли от этой заразы! Стряхни пелену с глаз, брат аскаскат! Бери нож, бери копье, убивай врагов! Ха-ха-ха!
А вот для этого. Ревущая толпа хлынула в город. Метались непримиримые в масках, поджигая хижины фарфалеложцев; вытаскивали на улицу низкорослых и, оглушив, волокли к храму, чтобы там подарить их жалкие жизни Татуированному.
Славная была резня. После этого жрецы сказали, что Хелшш подарит удачу в войну. Еще бы.
Уже утром все еще пьяные от крови воины пошли за добавкой в земли черных. И чувство было у них, что ничто на свете остановить такую силу, как они, не сможет.




Получатели:

Острова

Про себя Рикардо вздохнул, но со стороны был сама уверенность – кривая чуть презрительная улыбка и холодный взгляд. Надо сказать что давалось ему это тяжело. Он давно уже привык не боятся ни гальега ни судемоага, но этот собеседник… он… он был другой. Аскаскат был огромен. На голову выше своих соотечественников он возвышался над капитаном каонахтом над эйрой. На три головы минимум. И весил наверное как трое гальегов, или четверо. Да что там говорить плечи самого Рикардо едва бы закрыли половину широкой груди. А ведь сотник сыновей удачи так гордился крепким сложением. Но рядом с этим светловолосым гигантом… те кто шутил, что на Хее живут те же фарфали только большие никогда не видели аскаскатов. Дело не в размерах, не в светлых волосах и голубых глазах. Нет. Дело в том что отличает желтого от пуха птенца от взрослого пинкаана.

- Нам не нужны дармоеды. Плаванье долгое и тяжёлое. Когда нету ветра мы садимся на вёсла. Сладкую воду приходится разбавлять на треть морской и часто нету другой еды кроме сушёных щупальцев и трухлявой эйры. А главное мы плывём воевать. Это не твоя война аскаскат.

Дикарь ухмыльнулся своей широкой варварской улыбкой обнажая крупные жёлтые зубы. Рикадро в очередной раз поразился густой растительно покрывавшей это подобие нормального человека. Густые волосы росли у него не только на макушке, но и на щеках и подбородке, более того кучерявая, хотя и не очень густая шерсть покрывала даже грудь и живот аскаската.

- Да мне всё равно кого убивать. Возврата мне нету. Один день на то что бы покинуть Ватиилу. Это как правило хватает. Но мои братья керраскаты злы на меня. И я их понимаю.

Аскаскат вновь улыбнулся виновато и как-то весело. Его гальежский был просто ужасен, особенно произношение, но говорил он на удивление сложна как для иностранца. От того же как вспыхнули его глаза Рикардол вновь стало не по себе. Глаза как небо. Да. Только фарфальские как небо на Суэньосом после дождя. а у этого как посреди моря в штиль когда кончилась пресная вода…

- Не бойся начальник. Я буду хорошим. Я не обижу твоих воинов. Я буду грести. Я буду есть всего лишь за двоих. Но в бою убью за десять, нет, за двадцать. Мне всё равно кого убивать. Люблю это дело. Но ты не бойся. Я хороший с друзьями. Клянусь Аску! И кровью своей.

Рикардо колебался. Чужак на корабле? В военном походе? Нет, нет и ещё раз нет. Но почему же как будто кто-то стоит у него за спиной, почему чувство удачи столь часто спасавшее его в прошлом говорит согласится. О, Сондельмар, ты видишь, не я решил это! Да будет воля твоя! Капитан сыновей удачи постарался вспомнить тягучее аскаскатское имя.

- Хорошо, Кутуулу, я беру тебя. Делай что я скажу и будет тебе пища и место на моём корабле.

***

Чезаре плеснул себе вина. В последнее время он всё чаще позволял эту недоступную на Луго роскошь. Удивительный напиток делался и сока недозревшей эйры. Дома и помыслить нельзя было о такой расточительности на переводить эйру. Даже цивитасы не позволил бы себе такого, а тут, на Суэньосе… впрочем надо признать, что тут тоже вино пили лишь люди не из последних. Чезаре уже изучил всё коварство этого напитка и знал чем обернётся для него завтрашним утром лишняя чаша. Но что поделать. Он всемогущий диктадоро, отец народа, спаситель державы, защитник Альворады и Фарфали старел. Ему уже двадцать два. Вряд ли он протянет ещё хотя бы три года. Его отец дожил до двадцати восьми, но на сына давили заботы и ужасающая ответственность за страну. Захватить власть оказалось самым лёгким, а вот удержать… Раньше он находил успокоение в объятиях красавиц, но в последнее время Чезаре охладел к женщинам. Огонь внутри него уже не горел, а лишь тлел и только вино позволяло иногда почувствовать себя вновь полным сил.

***

Суулика ещё раз посмотрела на чащу из неведомого камня. Её форма, цвета, рисунки на гладкой поверхности – ничего подобного она не видела. Воистину кем бы не были эти гальеги, их руки делали чудеса подобных которым её сородичам не создать. Жаль что эти малыши более не приплывают сюда. Дед их ещё помнит, говорит что она была на пол головы выше большинства их мужчин. Совсем как фарфали. Правда другого цвета. Суулике тяжело было представить человека другого цвета. В конце концов фарфали были просто меньше и вообще слабаки, а те были как настоящие люди только с тёмными волосами. Слабые, но храбрые и умелые в ремёслах и торговле.

***

Удача давно покинула свой народ, надежда умерла. Нет числа синекожим. Пал Каштел. Предатели фарфали захватили Суэньос и узурпатор овладел Альворадой. Низкие фарфали бунтуют на юге Лекатана и говорят их банды кишат вокруг Корунии. Два дня тому съедены были последние крохи эйры. Ещё один, два, три штурма и Браганса падёт. Так зачем же ждать? Разве не лучше быстрая смерть в бою медленному умиранию от голода и отчаянья? Так выйдем же на берег! Выйдем туда где стоят тысячи врежеских лодок, где за синими телами не видно белого песка пляжей! Выйдем в полдень! Умрём в час сияния Яры!

День был выбран. Оружие наточено. Требы совершены. молитвы пропеты. Не молили галеги удачи – лишь благодарили Сондельмара за прежние милости и просили встретить их. А враги не ждали. Ближе к полудню море вновь покрылось парусами – то плыли новые отряды судемоагов. Но это не смутила лекатанцев. Даже то что половина кораблей были явно альворадскими, а значит трофейными не могло погасить их решимости.

Гальеги атаковали с отчаяньем обречённых. Всю ночь они незаметно разбирали баррикады, что до того намертво перекрывали ворота и в полдень подрубленные створки с грохотом упали на землю и сквозь тучи пыли хлынул настоящий поток воинов. В этот день альворадцы отложили верные пращи, сегодня не время бою на расстоянии, нет острая медь и крепкие древки были в их руках. Копья, топорики и кинжалы. Позади поднимались языки пламени от подожженных домов. Огонь жадно пожирала гаргутовые столбы и эйровые крыши. То сгорала старая Альворада.

Яростного натиска хватило что бы смять не ожидавших такого напора врагов, отбросить судемоагов до кораблей, а затем пробиться через весь лагерь* до самого моря. К тому времени элисионцы оправились от удара и навалились справа и слева окружая гальегов. Потрясение и страх прошли сменившись ожесточением. Бой был упорный и кровавый, но исход у нег омог быть только один. Брагансцы были окружены с трёх сторон и даже с моря приближались корабли.

Пращевые пули и блеск меди бежали впереди флота. Корабли ещё не коснулись днищами песка, а сражающиеся на берегу уже поняли что подмога пришла вовсе не к элисионцам. Крики ярости и восторга встретили их. За пол сотни шагов от берега мель перекрыла путь лодкам и сыновья удачи и понферадцы бросились в воду. Но первым шёл он. И вода что гальегам достигала до плеч, а судмоагам до груди была ему лишь по пояс. Алые рога венчали его голову, светлые волосы и борода были заплетены в косу, что щупальцами падали на плечи и широкую грудь, пинкааньи крыла плаща колыхались на его спине, медный гальежский щит в левой руке казался игрушечным, а в правой… в правой ярче Яры сверкал трезубец. И не знала та рука ни усталости ни промаха.

Так случилось Чудо на Лекатане и Великий Кутулу, Пожравший**, Вечноживущий, владыка глубин и островов явился Альвораде и сокрушил элисионцев. И первый из Вещателей, Рикардо Астуто, шёл одесную него оглашая славу Великому и сообщая гальегам его волю.

* Лагерь собственно это вытянутые на берег корабли стоящие во много рядов.
** Сокращение от «Пожравший сердце Сенаялы»,

******

Невиданная война разгорелась на северных островах. Девять веков сосуществовали в мире Элисион и Альворада, и вот на десятом они сцепились между собой. За восемьдесят лет произошло не меньше великих событий чем от начала времён и великие морские державы не выдержали таких потрясений.

Беда обрушилась на Альвораду с двух сторон. С востока плыли неисчислимые флоты элисионцев и море казалось поросло эйровыми парусами. Под яростным напором пал Каштэл, а орды синекожих и не думали останавливаться на этом. Судемоаги пошли на запад и взяли в осаду Брагансу. Но прежде чем враги высадились на Лекатане пала Альворада и не чужаки захватили великую столицу, а свои же – командир лужанских цивитасов Чезаре поднял мятеж и высадился на Суэньосе со своими кокнвистадорами. Неожиданность, удача и свирепость светловолосых полу варваров склонили удачу на сторону предателя. Альворада пала, Великое Собрание было разогнано, а Совет Тринадцати распущен. Более того, святотатец поднял руку на установление самого Сондельмара и уничтожил сам пост эсколидо! Конечно же слова наглеца не стоили ничего, но вот дела его были страшны ведь нигде кроме альворады нельзя созывать Великое Собрание, нигде кроме как там нельзя избрать нового эсколидо!

А бедам не было конца – с юга пришла весть о бунте Коморры. От недавно великой ещё Альворады осталось лишь два острова – Лекатан да Понферада. Причём в Корунии бушевали фарфальские бунты. Вернувшийся с Тэрима эсколидо не был готов к таким потрясениям, слёг и после недолгой постели умер. Остатки республики остались без правителя в момент когда Браганса едва держалась в осаде и вот-вот должна была пасть.

Спасение пришло с востока. Флоты из Понферады и лояльной тогда ещё Коморры с верными судемоагами и сыновьями удачи на борту отплылы к берегам Тэрима. Пройдя вдоль берегов дружественной Ватиилы альворадца повернули на северо-восток. Как пинкаан на ленивого краба упали они на Сонеарл. Саму зачинательницу войн застали они в логове. Не знали альворадцы ни страха ни жалости. Пали защитники столицы Элисиона. Погибла и сама Сенаяла. И смерть её стала концом старого мира на островах. Потому что умер с нею Элисион. Родилась из её смерти новая Альворада.

Копьём и огнём прошлись гальеги вдоль берегов Южного Зубца и Корасона что бы обрушиться на осаждавших Брагансу. Неравные силы были в той битве – втрое, вчетверо больше было элисионцев чем альворадцев, но удача была на стороне своих сыновей, а весть о смерти Вечноживущей подорвал дух судемоагов. Чудом на Лекатане закончилась великая война. Меньше года она длилась, а последствия её будут сказываться веками. Пал Элисион и разлетелся на множество осколков. Альворада же распалась натрое. На юге самостоятельной стала Коморра. На севере соперничали между собою две страны равно претендуя на наследие Старой Республики. Альворадо и Фарфали, Луго и Суэньос, держава диктадоро на северо-западе. Великая Альворада, Лекатан и Поферада, государство Великого Кутулу, на юго-востоке.

Кончилась великая война, но войны малые лишь начинались. Ушли в прошло времена мирной торговли и далеких плаваний. В начале десятого века закатилось солнце великих держав. Море теперь принадлежало пиратам и волны его тут и там окрашивались кровью. Днём поднимался в небо дым сжигаемых селений, ночью кострами пылали они в ночи. Тьма опустилась на северные острова. И даже боги не знают сколько веков придётся ждать рассвета.

***

Альворада и Фарфали, так называлась Старая Республика. И до сих пор есть странас таким названием, хотя пожалуй надо бы поменять слова местами. Ведь в столице правит сейчас диктадоро и все знают что власть его держится прежде всего на пращах конквистадоров. На этом и хрупком союзе со старыми родами гальежской знати. Недовольные погибли или бежали с Суэньоса, но большая часть прежней верхушки нашла компромис с новой властью. В конце концов надо было лишь признать кто тут главный и всё. Конечно пришлось поделится властью и богатствами, но потерянное сверху можно было компенсировать отобрав снизу.

Привыкшие к порядкам родного Луго цивитасы где невольно, а где сознательно внедряди на Суэньосе порядки родного острова. Обычные гальеги по своему положение все больше загоняются в состояние лужанских фарфалей. Многочисленные восстания безжалостно топятся в крови и после каждого из них гальеги теряют в правах и обрастают повинностями превращаясь в податное население, а что половина господ их соотечественники то от этого не легче.

Альворада и Фарфали претендует на объединение всех земель бывшей республики, но в реальности диктадоро почти век тратят на то что бы отбиться от южного соседа и укрепиться на Суэньосе. В процессе последнего с восточного берега Суэньоса изгоняются судемоаги.

***

Великая Альворада хотя и не страдает от внутренних потрясений*, но центром культуры Старой Республики был Суэньос. Кроме того именно Понферада и Лекатан стали главным объектом набегов пиратов-судемоагов как с запада так и с востока. Все это вместе приводит к заметной примитивизации, огрублению и милитаризации культуры. Хотя древние школы сохранились, но хорошее образование удел немногих и большинство гальегов теперь едва умеют читать и писать. Секреты древней керамики потеряны и посуда стала куда проще и грубее. Красноречие в упадке. Жизнь высшей знати сейчас немногим отличается от быта средних слоёв, а былую изысканность сменила агрессивная простота.

Вместо прежних эсколидо, во главе страны становится Великий Кутулу. Впрочем хотя последнее слово за ним, но фактически правят так называемые Вещатели, узкий круг высших сановников, говорящие от его имени. В значительной мере ситуация повторяет прежнюю когда при эсколидо был совет тринадцати, но несмотря на непоколебимый авторитет и несменяемость Кутулу, его власть заметно уступает той что была у многих энергичных и сильных эсколидо.

* Мятежи в Корунии были безжалостно подавлены, а сами «фарфали» в большинстве своём перебиты.

***

Десятый век стал для Штейнрейна веком войны. Нельзя сказать, что предыдущий был мирным, но в этот раз война пришла к домам штэйвитов. Вновь как века назад орды чёрных волнами обрушились на берега Вестен Пла. В том шторме погиб и сам фюрер и большая часть таафейров. Затопили чёрные остров и пал город Яры. Тысячи беженцев спасались на лодках, кто на ближайший Штейнрейн, кто на далёкий Леттэранд, ну а многие на Мор'пхэр. Потому что проиграв свои земли рохо штэйвиты покорили чужие. Ожесточённые и голодные они прогоняли пальцехвостых с побережья оттеснив их от моря и рощ паламнэр.

Веками штэйвиты приручали лонгосов. Отбирали самых смирных, послушных, тех кто не боялся людей и не бросался биться за территорию с соседями. Изменения шли медленно и плавно. За всеми этими войнами и переселениями штэйвиты и не заметили как потихоньку менялась их жизнь. Пускай на побережье всё оставалось по прежнему, но зато во внутренних районах Штейнрейна жизнь стала другой. Вместо редких поселений охотников теперь куда ни глянь хутора. Не мясом живут в них, это лишь нечасто лакомство, а бумидорами, эйрой, но главное яйцами. Каждый день обходят штэйвиты свои угодья следя за животными и собирая яйца. Оставшись без кладки самки вскоре вновь беременеют и через месяц вновь приносят шесть-восемь десятков, больших, продолговатых яиц. Не желая расходовать пастбища зря хозяева следят за тем что бы на каждый пять шесть самок приходился лишь один самец, но что бы его участок находился в центре.

Надо сказать, что лонгосов сейчас разводят не только на Штейнрейне и Леттэранд. Беженцы принесли с собой яйца* на Мор'пхэр. Правда пастбища там были по их меркам совсем негодные – не было бумидоров, орехи ели сами пальцехвостые, а взрослые листья эйры были слишком жёсткой пищей. Но это не стало проблемой для завоевателей. Это стало бедой для покорённых. Эйра не интересовала штэйвитов, а потому они обложили энэрегалей данью яйцами и лонгосами. Пальцехвостым приходилось собирать свежие молодые побеги, корни, водоросли, грибы и прочий корм для вечно голодных ящеров.

* Запросто хранятся свежими и способными к вызреванию около месяца.

***

Просчитался Великий воспитатель начав войну со штэйвитами. Недооценил он бывших своих союзников. Пускай враги потеряли родной остров, но не энэрегали стали тому причиной, а рохо. Сами же пальцехвостые узнали горечь поражений. Был потерян Мор'пхэр и вонств Энер'лок'эра и Рила'н'эры не хватило что бы отбить его. Отряды же Уна'н'эры сгинули, в попытках захватить Штэйнрейн. Война на Окуми осталась в прошлом. Призрак Лэн'эра что стоял было уже перед глазами вновь рассеялся. Прикоснулись энэрегали к мечте кончиком хвоста, но не смогли схватить. Горек оказался конец тысячелетия для народа Локрэна.

- Я. Т’Цхэйлах, потомок Охотника над Охотниками, живое дыхание бога на земле. Но эреши взбунтовались и убили моего божественного предка, великим чудом был перенесен божественный император в Айэньо. И нынче Ши ведет другого Ши, и нет больше великого Охотника в этом мире. Чудеса ушли с наших земель. Только Кровь правит.

Император вздохнул, позволяя говорить тишине некоторое время. Потом снова продолжил:

- Если вышел Костяной Народ возле ШиоДао, то остается лишь прославить воинов этого народа, потому что приняли они жестокую смерть возле пирамиды. Как полагается храбрецам. Велика и черна пирамида ШиоДао, многие уходят туда и никто не возвращается. Демон Хааши, Волчья тень живет в ее недрах - покуда не упокоим Охотника с честью на костре, не уйдет Хааши из пирамиды. Он пьет, но не знает жажды. Он ест, но не знает сытости. Эреши раскормили его и Хааши пожирает нашу землю, заставляя одного Ши убивать другого Ши. Превратил жуткий Хааш, честных эрешей в презенных бандерлогов, и убивают они сами себя и всех вокруг, не понимая что делают.
Но я, Т’Цхейлах помню старый договор, мой предок стоял в тот день и видел четырехруких Йогашей, и слышал слова Охотника в ночь Раскола. Жестоки были слова Охотника и несправедливы. Но это были Слова Бога и его Воля. И мы, северные волки, чтим старый договор хоть и не считаем его хорошим. Вы просили земли для себя. Но ничто нельзя взять без крови. Я согласен, Костяной Вожак, помоги нам сокрушить мятежников и мы выполним свой договор. Однако. Мои воины должны видеть с кем воюют. Должен Костяной народ стать частью стаи, чтобы мои сотники пошли сражаться вместе с твоим народом. Пусть приходят твои люди к кострам Ши. Будет противиться народ и бояться вас, и попытается убить поначалу, говорю честно. Ведь мы знаем только войны, и ни одного века не было мира на нашей земле. Но если вы придете к кострам, со временем народ привыкнет и успокоится, и увидит в вас людей а не бандерлогов. Мои воины станут следить за порядком. Любой ослушавшийся будет наказан. Сидите у огня, отбивайте вместе с нами каменный ритм. Принимайте пищу с охотниками и слушайте рассказы. А когда придет время. Мы выйдем вместе на Исфеар, и будем сражаться единой стаей против мятежников, а не друг против друга. Вы получите землю. А я помогу своему несчастному народу. Пришло время вспомнить южным обезьянам что они Ши.

Котовушка мягко спрыгнула с ветки серпетниса и побежала туда где между корнями дерева виднелся вход в нору. Зоб её был полон пищи для котовяточек – кусками плодов и гусеницами. Сейчас она накормит своим мохнатеньких. Отрыгнёт им вкусную кашицу.

Что-то тяжёлое обрушилось на спину котовушке. Прижало к земле. Мощные клыки вонзились в затылок, рывок могучей шеи и хребет совообразного сломан Фелиноморф был ещё жив когда царица Фалических гор, Panthera tigris, принялась за еду. Ей нужно было много пищи. В логове её ждал выводок, а она уже пятый день как голодала. Когда от добычи остались лишь голова да обглоданный костяк тигрица подняла голову и облизнулась. До её чуткого слуха донёсся какой-то звук. Она повернула голову. Сделал шаг, второй. Постояла, а затем медленно и лениво поползла в нору где пищали ожидая свою мать голодные котовята.

Тигрята были рады возвращению матери и надолго припали как разбухшим от молока сосцам. Потом когда насытившись и полежав они стали играть тигрица устало поднялась и бросила между ними что-то маленькое и пушистое. Испуганные детёныши отпрянули от большеглазого клубка шерсти оказавшегося перепуганным котовёнком. Он покрутил головой, а потом рванулся прочь под недоумёнными взглядами тигрят. Могучая лапа прижала его к земле. Страшные когти прокололи кожу и нежный пух в паре мест покраснел впитывая кровь. Тигрица оглянулась. Она уже пару раз приносила в логово мертвую добычу, но сегодня пришло время тигрятам узнать вкус живой крови. Пришло время учится убивать.


***


Гули распространились на все морские побережья мира. За ними это сделали эйры, которые обошли Окуми по южному побережью, а затем были разнесены течением как по южному и восточному берегам Тэрима так и на северо-западные острова.

Алема принята и распространилась на все хрусовые леса.

Последние в свою очередь заняли весь бассейн Куанзы. На севере их граница проходит по 15 линии. Тут леса наступают проглатывая до тысячи шагов в год (сдвиг на гекс за 1-2 хода). На западе в районе 4.17 граница с ньярглотиковыми лесами. Хрусовники сильнее, но наступают очень медленно продвигаясь в среднем на десяток-другой шагов за год. Оба биотопа почти не смешиваются. Также хрусовники не поднимаются в горы выше километра, в то время как ньярглотиковые растут до 3 километровых высот. Так что горы, кроме восточных склонов за нарглотиками. На юге граница между экосистемами проходит 6.22, 7.23, 8.23, всё что восточнее и севернее хрусовники, западнее и южнее ньярглотища. Исключение – самый юго-восток Хейи, где эйра образует настоящие заросли (то есть занимает прибрежные гексы полностью).

Тафити освоились не только в хрусовниках, но и зарослях эйры где питаются орехами которые или раскалывают своими крепкими клювами или же разбивают сбрасывая с высоты на камни. Эта привычка очень способствовала продвижению эйры вглубь континента.

Киты пряняты. Сперва чуть не подохли с голоду, но к счастью поплыли на северо-восток и в холодных водах северного течения нашли для себя невиданное обилие пищи. К концу эры расплодились тысячами.

Алламантик принят и успешно размножился в водах Гальего и Разбитого Трезубца. Но надо сказать, что мест подходящих для него не так уж и много – ему надо скалы на небольшой глубине.

Кальмары приняты хотя и затерялись в легионах амонитов став ещё одним видом головоногих.

Каукорны приняты. Эти животные распространились на весь Тэрим от севера до юга и от запада до востока. За одно они разнесли гаргуту по Багряным горам, Диакопам и Полемеям. Весь Бескириар теперь сплошной гаргутовый лес или же кустарник. На восточном берегу Тэрима образовались настоящие гаргутовые джунгли. В Кор-Хаке же каукорны разнесли огневик и кустарниковую гаргуту, хотя первый явно доминирует в таком климате благодаря своей фирофилии и регулярно устраиваемым пожарам.

Линсы приняты и благополучно расплодились по хрусовникам. При недостатке хищников они постепенно вытесняют цаплянок, но когда тех достаточно наоборот проигрывают конкуренцию.

Споявлением гиганстких ньярглотиков окончательно формируется биота ньярглотища. Это странная на первый взгляд смесь высокоствольного леса и кустарников. Дело в том что примитивные гиганские колючие ньярглотики не имеют листья, а фотосинтезируют корой. Благодаря этом они перехватывают лишь малую часть света и внизу его вполне достаточно. Древесина этих деревьев непрочная и она легко падают, кроме того регулярно сбрасывают кору, в результате земля завалена гниющими стволами и кучами коры на которых в свою очередь растут мелкие ньярглотики и грибы во множестве. Хотя крупных животных тут пока нету, но зато в завалах живёт множество мокриц многих их которых и ладонью не накрыть.

Микты приняты и успешно живут в ньярглотищах во множестве.

Ципрус принят. Но отдельных лесов он не образует, а смешался с хрусовниками. Другое дело что не страдая от алемы ципрус немного успешнее и потому на северной границе хрусовников доля ципрусов постепенно растёт, это медленный процесс, но если ничего не изменится, то за тысячи лет именно ципрус станет главным растением хрусовых джунглей.

Шестикрылки приняты. Они решили проблему размножения аэрисов и все горы покрылись молодой порослью. Однако решив одну проблему бабочки создали дургую. Точнее не бабочки, а гусеницы – они настолько объедают деревья что те постепенно гибнут. Особенно страдает молодняк.

Т'эдо приняты. Расплодились по всем хрусовникам и даже понемногу проникают в ньярглотища.

Ночные дьяволы приняты. К сожалению добычи для них в хрусовниках нету, а потому они перебиваются грибами т’эдо плодами хруса. Редко когда удаётся словить цаплянку или линса. Из-за недостатка белка в диете ночные дьяволы вырастают довольно рахитичными и вялыми. В попытках поймать мелкую и юркую добычу они часто падают с деревьев ломая себе кости*.

Изменения огневика приняты. И вовремя Пирос им занялся, первоначальный то почти вымер вытесненный гаргутой, а вот новый стал основой экосистемы Кор-Хака.

Колючки на некоторых алемах выросли, но колючая алема не имела никаких преимуществ перед обычной и так и не распространилась, а к концу эры вымерла.

Аливсы приняты и распространились кроме первоначальных ещё на два соседних гекса Силемы. Ну и юго-западный Осколок тоже ими зарос. А где аливсы там и радужные птички.

Дора принята. Эта гадость живёт и размножается во мхах подхземных пещер.

Нарлыки приняты. Успешно охотятся на цаплянок и линсов служа фактором равновесия между этими видами. Иногда разоряют гнёзда тафитей, но в целом побаиваются крепких клювов этих птиц. По сути сейчас именно нарлыки, а не ночные дьяволы являются главным верховым хищников хрусовников.

Ситари на севере не прижилась и была вытеснена асими.

Шарншаги приняты – живут в Куанзе и притоках, питаются в основном крупными водными беспозвоночными и членистоногими, но не прочь затянуть под воду пришедшего на водопой дьявола.

Шинхофу – приняты. Очень удачный морской хищник распространился по всем морям и от обилия пищи во многих местах стал склонен к гигантизму, так что встречаются особи размеров по 8-9, а иногда и 10 метров. Уже бывали случаи нападения на молодых китов.

Корхакорна принята. Доминирует в самых засушливых районах Кор-Хака, сосуществует с каукорной в более влажных районах пустыни и в Иримае.

Каонахт принят но дальше первоначального гекса не продвинулся. На побережье он не может вытеснить эйру, а в холмы центрального Корасона продвигается очень медленно. Тяжёлые орехи некому разносить.

Серпентис принят, но те же проблемы что и у Аэрис. Гусеницы объедают листья. На 28.21 сразу же вымер поскольку там слишком высоко даже для Аэрис.

Хелесик принят, частично спасает деревья, без них бы они уже вымерли и аэрисы и серпентисы. Так что или дерево всё в паутине или голое. К сожалению если дерево всё в паутине, то рано или поздно хелесики мрут от голода, а когда паутиыы не остаётся прилетают шестикрылки и откладывают яйца. В общем в Фалических горах сложилась очень такая фалическая экосистема вечного кризиса. Постоянно кто-то мрёт. Или деревья или шестикрылки или хелесики.

Котовушки приняты. Живут и процветают ровно так же как вся фалическая экосистема. Они слишком большие что бы защитить деревья от объедания гесеницами, но самим им харчей хватает пока соседние деревья живы.

Да, на 27.20 хелесик и котовушки не прижились – там высокогорье и есть им там нечего.

Тигры приняты. Уменьшенная до примерно леопардового размера версия выжила. Крупные же передохли из-за отсутствия кормовой базы.

Алей утопил кучу саженцев и стадо каукорн в море между Северным Зубцом и Северным же осколком. Зачем? Загадка. Вероятно это подарок Глаблали.

Тумм заселил гаргутой и эльнами Лекатан, так что теперь на северо острова шумят леса, а на юге поля покрытые цветами.

Каукорна южная принята, хотя и не такая тормознутая. Распространилась вдоль всей Потами и помаленьку расползается в стороны.

Понтики приняты и живут теперь всюду где растёт ситари. А благодаря им этот злак растёт на всём юге Тэрима.

Даргимы приняты. Так же как и создание ещё одной сети пещер (+1 гекс).

Паламнэра и варинэла приняты. Панды за одно распостранились в заросли бумидоров которые активно разносят, так что те наконец-то расширился на соседние гексы. К сожалению фалические проблемы нашествия всезжирающих гусениц тут даже острее чем в горах. Потому что хелесиков тут нету. Так что если ничего не сделать паламнэра, варинэла и бумидоры следующую эру не переживут.

Аудики приняты. Расплодились всюду где есть гаргутовые рощи.

Ягодная гаргута принята. Постепенно разносится по гаргутовым лесам, но пока вне родительского гекса очень редка.

Горные кроли приняты и распространились всюду где растёт асими, ситари или огневик.

Авус принят и расселился по всем сперанзовым лугам, эльновым полям и зарослям лозы. Эйру есть не может, она для него слишком жёсткая. Громадные стада этих тварей буквально таки опустошают землю и выжрав всё что можно идут дальше оставляя после себя лишь огрызки и кучи помёта. Регулярно массами гибнут от голода что позволяет растительности восстановиться. Благодаря переносу семян с помётом постепенно формируется единая биота состоящая в основном из зарослей лозы с полянами покрытыми сперанзой, зетсубо и эльной. Занимает всю северную оконечность Хейи (к северу от 15 линии). Конечно благостный вид это всё имеет до очередного нашествия орды голодных ависов.

Сломос принят и регулярно наполняет Потами своей игрой и телами.

Алламантик, рыбы и кальмары распространились на все теплые воды возле северо-западных островов, а также вдоль восточного и южного побережий Тэрима.

Эхекатли расплодились в Тэриме всюду где есть кроли или каукорны.

В пещерах Довагара среди мхов разрослись громадные грибы хуршрумы (принят с серёзными изменениями) и светящиеся даршрумы.